Книжная лавка близ площади Этуаль(изд.1966)
Шрифт:
— Кино — великий фактор прогресса, — объяснил он, посмеиваясь. Именно кино и научило меня таким вот номерам с лассо. Ничего, получается.
— Что ж, ты и у нас в отряде пользовался таким ковбойским приемом? спросил его Даня.
Д'Артаньян кивнул.
— Только, чур, ребята, меня не выдавать. Еще не уверен, как посмотрит на это командир.
Трое партизан промолчали. Кажется, не очень поверили д'Артаньяну. Заливает парень, рисуется, работает под американского ковбоя.
Однако в лесу д'Артаньян оказался умелым и сообразительным товарищем. Первым высмотрел в темноте удобное
И вот наконец жизнь, о которой мечтал Даня: лес, партизаны, целый городок в лесу; КП капитана тоже шалаш, только побольше. Байяр приказал выставить посты охранения. Часовым выдавался дежурный автомат и свисток на случай тревоги. Одним из первых был назначен в караул Даня. Он навсегда запомнил эту ночь в лесу, пахнущую снежком, с бормотанием ручья в распадке и еле заметным свечением еще далекой зари. Много ему думалось в эту ночь, многое вспоминалось. И когда сладко зевающий, еще не совсем проснувшийся Вино явился его сменить, Даня даже с некоторым сожалением уступил ему место и передал автомат и свисток. Неделя прошла в ежедневных строевых занятиях. О немцах не было слышно, макизары начинали уже ворчать: "Вот завел командир в дебри, боши сюда, конечно, не сунутся. Так и будем отлеживаться в шалашах, нагуливать жирок".
Однажды днем возвратился с поста Иша. Залез в шалаш, сказал, позевывая:
— Только что пропустил твою Цаплю, Русский. Прибыла на велосипеде из города. Потребовала, чтоб ее провели прямехонько к командиру. Видел бы ты ее: ни на кого не глядит, нос задран кверху, точно взяла в плен самого Гитлера.
Даня был удивлен, даже немножко раздосадован: Николь здесь, в лагере? Значит, ей уже сообщили, что они в Ла Грезинь? Но тогда почему она отправилась к Байяру, а не сюда, к нему? (Даня даже самому себе не желал признаваться, зачем так часто ездила из Альби в дом Дюшенов Николь. Впрочем, это было ясно всем, даже матушке Дюшен, которой очень полюбилась длинноногая "Цапля".)
— Она ничего не передавала? — спросил он Иша.
— Ни словечка. Наверно, сменила тебя на Байяра. Все-таки командир, а не какой-то там простой маки, — поддел его Иша.
В этот день Дане предстояло удивиться еще больше: зайдя часа через три по какому-то делу на КП, он узнал, что Николь уехала, так и не повидавшись с ним. Что такое? Обиделась на него за что-то?
Он добросовестно старался припомнить, что происходило и что говорилось в последнюю их встречу у Дюшенов, но так и не смог вспомнить ничего обидного для Николь. А может, ей просто надоело работать официанткой в ресторане "Святой Антоний"? Ведь Даня даже не спрашивал ее никогда, не тяготит ли ее эта работа, не устает ли она играть добровольно взятую на себя роль. Не спрашивал, — может, в этом все дело? Какой же он недотепа и тупица!
Даня
У КП уже собралось человек двадцать партизан. Капитан Байяр и его заместитель лейтенант Лидор вышли из шалаша. У обоих был озабоченный и вместе с тем торжественный вид.
— Сегодня днем наша связная в Альби сообщила очень важное известие, начал командир. — В старую городскую тюрьму привезли двадцать пять политических — участников Сопротивления. Все двадцать пять приговорены к смерти. Расстрелять их должны в самые ближайшие дни…
— Освободить! — рявкает, не дожидаясь окончания речи, Жюль Охотник. Вызволить! Мы их освободим!
— Освободить! — кричат Даня, Иша, Дюдюль, д'Артаньян.
— Вызволить! Освободить! К черту решетки! Штурмуем тюрьму! надрываются партизаны.
Байяр знаком приказывает замолчать.
В наступившей тишине разносится его хрипловатый бас:
— Командование вполне согласно с вами, товарищи. Командование решило попытаться освободить узников. Однако еще нет разработанного плана. Между тем надо торопиться, остались буквально считанные часы. Наши разведчики тотчас же отправятся в Альби, выяснят обстановку. Будем действовать в зависимости от их донесений. Операцию назначаем на ближайшую ночь. О часе оповестим дополнительно.
— Браво-о! — не выдерживают партизаны и машут шапками, пилотками, беретами.
Вот оно, настоящее дело!
— Кто из вас знает хоть немного немецкий? — вызывает Байяр.
Вперед выходят Дюдюль, Даня, Охотник.
— А ругаться по-немецки умеете?
Дюдюль усмехается:
— Это сколько угодно. В немецких лагерях стража поносила нас с утра до вечера самыми последними словами.
— Уж это верно. Научились, — подтверждает Охотник.
Даня только кивает.
Байяр что-то отмечает у себя в блокноте, показывает своему заместителю, молодому Лидору.
— Правильно. Именно троих.
Лидор командует:
— Здесь остаются Охотник, Дюдюль и Русский. Остальные до вечера свободны. Всем проверить оружие, шоферам — состояние машин!
6. ВЕСЬ РОЗОВЫЙ АЛЬБИ
Велосипеды они оставили у въезда в город. Спрятали в придорожной канаве.
— Идти поодиночке. Стараться не терять друг друга из виду, распоряжался Дюдюль, хорошо знавший город. — Дени идет к "Святому Антонию", узнает у Николь новости, а мы с Охотником покрутимся возле тюрьмы. — Он пощупал карман. — Эх, растяпа я, не захватил ни бумаги, ни карандаша! А ведь как было бы важно зарисовать тюрьму и все подходы к ней!
У Дени была секунда колебания. Потом он вынул из внутреннего кармана куртки блокнот. Тот самый. Протянул его Косте:
— Там и карандаш. На первых страницах кое-что нацарапано, ты не обращай внимания. Там еще много чистых листков. Словом, рисуй что надо.
— Важное что-нибудь писал? — мельком осведомился Дюдюль.
— Нет. Ничего особенного. Пустяки.
И блокнот перекочевал в Костин карман.
— Встретимся через два часа у памятника Лаперузу. Там тихий сквер и никого не бывает в эти часы.