Кносское проклятие
Шрифт:
Полно, да в себе ли он? Что вообще происходит?
Саул Аронович стоял передо мной, и я волей-неволей вынужден был смотреть на него. В голом виде старик производил жалкое и отталкивающее впечатление. Тонкие кривые ноги со вздувшимися склеротическими венами, впалая тщедушная грудь — старый цыпленок… И как только молодая красивая девушка согласилась стать женой этого старика?
Я перевел взгляд на Аню, лежавшую на ковре, и она показалась мне необычайно привлекательной и желанной. Как это раньше я не замечал ее сексапильность? Да она
Наши взгляды встретились, и она улыбнулась. Потом посмотрела на мужа и улыбнулась снова — томно и мечтательно. Потом плавно перекатилась на спину и раскинулась, как нимфа. Белое тело на черно-красном ковре…
Засмотревшись на Аню, я на короткое время отключился, вырубился из действительности. Когда мое сознание включилось вновь, я услышал, что Саул Аронович продолжает свою речь. При этом он был сильно возбужден — глаза горели, а в уголках рта пузырилась слюна.
— Мне страшно! — кричал он, вращая черными глазами без белков. — Понимаете? Страшно! Что, если минойцы на самом деле никуда не исчезли? Что, если они скрылись где-то и вынашивают свои замыслы?
Слова профессора показались мне смешными. И вообще — к чему весь этот нелепый разговор? Глупость какая-то…
— А почему вас так пугают минойцы? — заулыбался я, внезапно с удивлением ощутив, как путаются мысли и как трудно строить даже простые фразы. — Что в них такого страшного?
— Страшного? — переспросил Гимпельсон, для убедительности выбросив вперед обе руки и крутя пальцами перед моим лицом. — А вы можете себе представить, что это за народ — минойцы? Нас отделяет от них такая толща веков, что мы даже представить себе не можем их психологии. Это же как инопланетяне! Калигула и Атилла по сравнению с ними — просто наши современники. Парни с соседнего двора!
Саул Аронович на мгновение остановился, словно зачарованный собственными словами. Потом сглотнул слюну и, обведя гостиную невидящим взглядом, заговорил снова.
— Чаще всего, — сказал он, — нашему пониманию недоступны психология, мотивировка поведения древних греков и римлян. Нам непонятен ход их мыслей, нам абсолютно чужда их система ценностей. Перечитайте внимательно греческие мифы или почитайте о быте и нравах древних римлян — это же совершенно чудовищно для нас!
А теперь представьте себе, что минойцы, о которых мы сейчас говорим, отстоят от нас в два раза дальше. В два раза! Это существа иного мира!
— Но они же давно мертвы, — с блаженной улыбкой заметил я, потягиваясь в кресле и окончательно теряя контроль над собой. — О чем же беспокоиться, профессор? Жизнь так прекрасна.
Аня снова заулыбалась мне и потерлась щекой о ворс ковра. Я подмигнул ей: мне в тот момент показалось, что это будет более чем уместно.
Как ни удивительно, но резкое изменение моего состояния не показалось мне странным. Я совершенно забыл о цели своего визита. Забыл и о том, что нахожусь в чужом доме среди незнакомых мне людей.
Нет, я не забыл, кто я такой,
— Кажется, ты перестаралась, — послышался голос Саула Ароновича, — с собой и с нашим гостем. Мне нужно спешить, чтобы дойти до вашей кондиции.
С этими словами профессор пошел на кухню. Мне показалось, что он парит в десяти сантиметрах над полом и плавно движется по воздуху. Я счел это довольно любопытным, но не стоящим серьезного внимания. Вот Аня…
Поднявшись с ковра, она приблизилась ко мне, и ее лицо оказалось совсем близко.
— Ну что ты тут застыл в этом противном кресле? — жарко дыша на меня, сказала Аня. — И сидишь все время одетым. Здесь тепло, раздевайся — и пойдем.
— Куда? — спросил я, глупо засмеявшись и целуя ее в горячее плечо.
— Я помогу тебе, — прошептала девушка, стягивая с меня кожаную куртку и теребя воротник рубашки. Почему-то от этого движения груди ее выскочили из оказавшегося расстегнутым бюстгальтера, и в следующее мгновение я, мыча как теленок, впился губами в бледно-розовый сосок. — Пойдем, не здесь, — капризно забормотала она. — Не хочу в кресле, пойдем на ковер.
Двигаясь как во сне, под влиянием неведомо откуда навалившегося наваждения, я поднялся, ведомый девушкой, и упал на ковер возле камина. Новая порция дров к тому времени ярко разгорелась, и языки пламени плясали прямо перед моими глазами. Тепло от огня согревало один бок, а с другого бока я ощущал жар обнаженного тела Ани.
Мы начали целоваться. У нее оказался очень длинный, просто какой-то неправдоподобно длинный и подвижный язык, который юрко сновал у меня во рту, а затем переместился ниже, влезая в горло.
В этот миг я испугался — мне показалось, что внутрь меня забирается проворная змея. Движение, еще движение, и я задохнусь, а гибкое и скользкое тело змеи проскользнет в мои внутренности…
— А, вот вы где устроились, — раздался голос Саула Ароновича.
Я невольно вскинул глаза и увидел профессора, стоявшего над нами с бокалом. Я не испугался, что он рассердится, — краем сознания я отдавал себе отчет, что участвую в какой-то игре, куда меня втянули. И все это при том, что все это время я совершенно не был способен критически воспринимать действительность. Наверное, человеческое сознание невозможно до конца уничтожить никакими препаратами…
Профессор, с улыбкой стоящий надо мной, — это было последнее, что я запомнил в тот вечер. Дальше шли только смутные ощущения и внезапно врывающиеся в сознание обрывки разговоров.
Сознание стремительно меня покидало. Уже лежа с закрытыми глазами, я последним животным страхом пытался удержаться в этом мире и с тихим бессилием как бы со стороны наблюдал за угасанием собственного рассудка.
Меня отравили? Меня убили? В бокале, который подала мне Аня в начале вечера, был яд?