Кносское проклятие
Шрифт:
Глупо и обидно. Но зачем? Я ведь так ничего и не понял.
Сквозь пелену, окутавшую меня, иногда проступали звуки, которые сначала отдавались в ушах гулом, а затем стали сливаться в слова.
— Напрасно стараешься, — послышался голос. — Он заснул, ты опять превысила дозу. Что за ненасытность!
— Он такой крупный мужчина, — ответила Аня, и мне показалось, что она хихикнула.
— И вот результат — крупный мужчина спит, — раздраженно заявил Саул Аронович. — Оставь его в покое и иди ко мне.
Рядом со мной
— Зачем к тебе, Кисик? — разочарованно произнесла Аня. — Я не хочу, я устала. Целый вечер слушала ваши дурацкие разговоры…
— А потом сыпанула от всей души, — язвительно хмыкнул Гимпельсон. — От нетерпения. Вот к чему приводит нетерпение, душенька.
Смысла разговора я тогда не понял, но отчетливо помню, что обрадовался: слышу — значит, все еще жив.
Утром меня разбудил Гимпельсон, который в спортивном костюме присел рядом на корточки и держал в руках стакан молока. Я все еще лежал на ковре. Камин погас, в окна сквозь раздвинутые шторы светило солнце.
— Да не бойтесь вы, — ухмыляясь сказал он при виде моего испуга. — Это обычное молоко из пакета фирмы «Клевер». Больше там ничего нет. Будем беречь ваше здоровье.
Он протянул стакан, и я стал пить: в горле здорово пересохло.
— Кто же знал, что вы так нестойки к «колесам»? — покачал головой профессор, как бы извиняясь таким образом передо мной. — Мы на это совершенно не рассчитывали. Так, хотели поиграть немного… Аня всего две маленькие таблетки вам положила, а вы и скуксились.
Он посмотрел мне в лицо и улыбнулся.
— Выглядите отлично. Вот что значит молодость. Хотите со мной пробежаться? Я дам вам спортивный костюм. Очень освежает.
— Нет уж, спасибо, — сказал я и сел, прислонившись спиной к камину. — Что вы мне подсыпали вчера? Я чуть Богу душу не отдал.
— Ну-ну! — дружелюбно засмеялся профессор и похлопал меня по плечу, отчего я вздрогнул и поежился. — При чем тут Бог и ваша душа? Ничего бы с вами не случилось в любом случае. Это же просто допинг — для придания сил и хорошего настроения.
— Наркотики — допинг? — злобно покосившись, буркнул я, окончательно приходя в себя. — Накачали человека без предупреждения какой-то дрянью и говорите, что для хорошего настроения. А еще пожилой человек. Профессор. Можно сказать, наставник молодежи.
Гимпельсон помолчал, потом встал и, заложив руки за спину, прошелся по комнате.
В эту минуту я отчетливо вспомнил, как он точно так же задумчиво вышагивал по кафедре во время лекции…
— Вот именно, — сказал он наконец, сопроводив свои слова тяжелым вздохом и скорчив уморительную гримасу. — Пожилой человек, как вы сказали, Олег. Любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны… Разве не так? Вот будете в моем возрасте — сами поймете. Вам принести еще молока?
— Нет, — покачал я головой, начиная понимать смысл произошедшего.
— Помните цезаря Августа? —
— Красиво выражаетесь, — заметил я, в первый раз позволив себе улыбнуться. Да и как не улыбнуться? Слишком уж идиотская история со мной приключилась. Слава Богу, что все обошлось.
— Вот мы с Аней и подумали, что вы нам подойдете, — закончил профессор.
Я понял. Престарелый цезарь Август собирал юношей и девушек, заставляя их заниматься любовью у него на глазах. Зрелище совокупляющихся молодых тел приводило его в возбуждение, и он обретал кратковременную способность к сексу. Об этом писал еще Светоний в «Жизнеописании двенадцати цезарей»…
Значит, я предназначался профессором на роль такого вот римского юноши. Совокупился бы с Аней, а почтеннейший Саул Аронович от этого зрелища пришел бы в состояние возбуждения.
Смешно и грустно. Даже жестоко — по отношению ко мне.
А чтобы все прошло естественно, Аня бросила мне в коньяк наркотические таблетки — так называемые колеса. И оба супруга, без сомнения, тоже приняли дозу. Интересно, они часто практикуют такие «сессии»? Наверное, часто…
Вот и женись после этого на молодой: хлопот не оберешься.
Я встал и привел в порядок свою одежду, основательно растерзанную нетерпеливыми Аниными руками.
— Кстати, — обратился я к Гимпельсону, — если уж мы все выяснили… У нас что-нибудь было вчера? Ну, я имею в виду между мной и вашей супругой? А то я как-то не совсем отчетливо…
— Увы, — развел руками профессор и снова скорчил мину. — Аня переусердствовала с дозой, а вы оказались непривычны к допингу. Так что удовольствия не получил никто. — Он заглянул мне в глаза: — Но вы не сердитесь?
— Если вы дадите мне еще чашечку кофе, — ответил я, — то нет. Спасибо за урок — теперь буду внимательнее в гостях.
Мы пили кофе на кухне — очень стильно оформленной. Печь, покрытую старинными голландскими изразцами, дополняли полки, сделанные из толстых досок: на них стояла медная утварь, словно вынесенная из музея городского быта позапрошлого века.
— Вы серьезно говорили вчера вечером? — поинтересовался я. — Про минойцев? Что вы их боитесь?
Гимпельсон ответил не сразу. Посмотрел в окно на соседние дома, на припаркованные вдоль узкого тротуара машины и вздохнул.
— Конечно, нет, — сказал он, пожав плечами. — Все, что я говорил вам о минойской цивилизации, — верно, ну а уж о том, что я их боюсь, — это так, ерунда. Под воздействием амфетамина. Какие еще минойцы? Цивилизация загадочно исчезла, испарилась — правда. Обидно, что мы так мало о ней знаем, — тоже правда. Но вот и все, что можно об этом сказать.