Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон
Шрифт:
— Миссис Мэджи я не могу принять ее, — начал было возражать Эмиль Дистель, если верить воспоминаниям Мари Мэджи. — Набор закончен. У меня нет ни одного свободного места, мы набиты под самую завязку.
Миссис Мэджи попросила Грейс подождать за дверью.
— Послушайте, мистер Дистель, — пояснила она, — отец этой девочки и Джордж Келли — родные братья.
Имя знаменитого драматурга перетянуло чашу весов. Поколение Эмиля Дистеля боготворило Джорджа Келли, а кроме того, его творчество являлось воплощением основательной традиционной драматургии, вполне во вкусе Американской академии.
— Я постараюсь что-нибудь придумать, — произнес мистер Дистель и вручил Грейс
Рукописный журнал регистраций прослушиваний, который велся в Американской академии драматического искусства, содержит запись о том, что Грейс Патриция Келли впервые предстала перед Эмилем Э. Дистелем 20 августа 1947 года. Вес ее равнялся 126 фунтам, а рост без каблуков — пяти футам и шести с половиной дюймам. По цвету волос она была охарактеризована как «блондинка», ее пропорции как «хорошие», а национальность — «американка ирландского происхождения». Запись сопровождалась многозначительной припиской: «Племянница Джорджа Келли».
Грейс, по ее собственным воспоминаниям, провела в квартире тети Мари беспокойную, бессонную ночь, однако сумела собраться с силами и не подкачала. Эмиль Дистель оценил ее чтение как «весьма осмысленное», а ее темперамент как «чувствительный». Актерское чутье Грейс удостоилось одобрительного «да». Правда, Дистель придрался к ее голосу: «Не поставлен». Однако это была поправимая беда. Заведующий приемной комиссией проникся к претендентке симпатией. «Очаровательное создание, — заметил он. — Хорошие и многообещающие задатки. Должны неплохо развиться».
Несмотря на все «но», Грейс добилась осуществления цели, о которой даже не подозревала за шесть месяцев до этого, когда, мечтая о танцевальной карьере, подала заявление в Беннингтонский колледж. Грейс Патриция Келли была зачислена в Американскую академию драматического искусства в октябре 1947 года.
Оставалось уладить только еще одно небольшое дело. Годы спустя, предаваясь воспоминаниям о возлюбленном, с которым она познакомилась в Американской академии, Грейс призналась, что лишилась девственности незадолго до отъезда в Нью-Йорк.
«Я даже не поняла, как это произошло, — рассказывала она. — Я заехала к одной подруге, чтобы прокатиться вместе с нею, но той не оказалось дома. На улице шел дождь, а муж подруги сказал, что ее не будет до самого вечера. Я осталась, чтобы поболтать с ним, и так уж получилось, что мы с ним оказались в одной постели. Я даже не успела сообразить, почему и как».
Грейс больше не встречалась с этим человеком, хотя внешне осталась в дружеских отношениях с ним и его женой. Этот эпизод стал для нее чем-то вроде инициации — тайный и мимолетный порыв, который, однако, помог ей распрощаться с детством и подготовил к жизни в большом городе. Начиная с разрыва с Харпером Дэвисом Грейс постоянно заигрывала с сексом, понимая, чтоон способен дать ей, если при этом не терять головы, и случившееся стало лишь логическим завершением игры. Крошка Грейси делала явные успехи.
Джек Келли всегда снисходительно относился к актерским устремлениям дочери, и поэтому тот факт, что Грейс без видимых усилий поступила в одну из ведущих американских драматических школ, в глазах старшего Келли представлялся весьма малозначительным событием.
«Нет, нет и еще раз нет!» — было его первой реакцией, когда жена наконец-то вернулась в Филадельфию и объявила ему результаты последней, сделанной едва ли не наугад попытки пристроить дочь.
— Не думаю, что это достойное для нее место, — возразил он.
— Подумай хорошенько, отпусти ее, — не мытьем так катаньем добивалась
Однако Келл, который в тот момент все еще купался в лучах славы, знал свою сестру куда лучше и поэтому понимал, какого успеха в действительности она добилась. Когда много лет спустя его спросили, почему Грейс «так резко отличается» от остальных членов семьи, ни минуты не колеблясь, Келл ответил: «Она рано покинула дом».
Келл, как никто другой, понимал, какую победу это означало для дочери Джека и Маргарет Келли. «Никто другой из нас, — пояснил он, — не сумел бы этого добиться».
Часть II. АКТРИСА
Глава 4
Актерские начинания
В 1947 году Американская академия драматического искусства, как и любое подобное ей заведение, была полна богемного и артистического духа. Загнанная куда-то на самый чердак «Карнеги-Холла», она представляла собой лабиринт студий с деревянными полами, округлыми окнами, голыми водопроводными и отопительными трубами и гулкими пожарными лестницами. Это пропыленное и скрипучее помещение тотчас же наводило на мысль о закулисных драмах и интригах.
«Театр можно было увидеть, ощутить его запах и потрогать, — вспоминает Рэкел Тейлор, которая училась вместе с Грейс. — Казалось, если хорошенько прислушаться, можно было различить голоса предыдущего поколения актеров. Создавалось ощущение, что ты становишься участником самой настоящей творческой деятельности, которая поднимет тебя над обыденной жизнью».
Истинным вдохновителем Американской академии был Чарльз Джелинджер, один из отцов-основателей современного американского театра. Напористый седовласый коротышка, происходивший из семьи немецких евреев, Джелинджер в свое время был студентом самого первого набора в академию в 1884 году, а с 1890 являлся бессменным наставником по классу актерского мастерства. Джелли (то есть Желе, как его называли за глаза) уделял особое внимание старшим студентам, у которых близилось завершение курса, однако его идеи и принципы задавали тон всей школе. Аристид д'Анджело, один из его главных «адъютантов», обычно вводил новичков в курс дела при помощи банальнейшего, на первый взгляд, упражнения, которое, однако, сразу демонстрировало им суть актерского мастерства.
Кто-либо из студентов добровольно выходил из класса, а в это время прятали карандаш. Затем добровольца направляли к нужному месту привычными в данном случае словами «холодно», «теплее», «горячо». После этого карандаш оставляли на прежнем месте, а студент должен был повторить поиски с той же убедительностью, продемонстрировав все свои сомнения и растерянность, и хотя теперь местонахождение карандаша ему было прекрасно известно, от него требовалось с прежней убедительностью сыграть полное неведение, чтобы остальным в классе снова захотелось помочь ему наводящими возгласами. Д'Анджело тем самым демонстрировал новичкам высшую цель любого актера. Ведь зрителям, по сути дела, прекрасно известно, что пьеса репетировалась десятки раз, что кино «есть не что иное, как игра света и теней, которая проецируется на экран сквозь ролик целлулоидной пленки, которая, в свою очередь, хранится в железной коробке». И задача актера и состоит в том, чтобы перебороть это неверие, сделать так, чтобы рациональная истина ни на единое мгновение не закралась в душу кому-либо из зрителей.