Княгиня Менжинская
Шрифт:
– Прости, радость моя, – тут же извинился он.
– И когда она, эта ваша свадьба? – пани Эвелина упрямо возвращала гостя к своей теме. Князь протестующе взмахнул рукой.
– Я здесь не для того, чтобы обсуждать мои личные дела, – неожиданно сухо, даже с ноткой грубости сказал он. – И потом, Эли, ты что, ревнуешь?
Пани Эвелина даже раскраснелась – ее задел сухой тон князя. Но она сумела сдержать себя.
– О нет! – ответила она. – Это не ревность. Скорей, это страх… Чего лгать, я боюсь потерять вас, Леон!
– Разве могу я забыть дорогу
Долгий поцелуй, последовавший за этим, казалось, должен был не просто прекратить всякие прения между ними, но и вызвать новую волну страсти. Так и случилось.
– Колдунья моя, волшебница! Я так рад, что ты у меня есть! – почти с пафосом сказал князь и, стянув рубашку с ее плеча, приоткрыл грудь любовницы.
– Нет-нет, – делая вид, что обижается, протестующе, заговорила хозяйка. Однако грудь не прикрыла. – Знаю, что наш роман дышит на ладан! Может быть, это наша последняя встреча!
Князь на мгновение отвлекся, недоуменно посмотрел на любовницу, как бы спрашивая: «О чем это ты?» Но, кажется, протесты эти не имели для него никакого значения, уже в следующее мгновение руки его опять потянулись к рубашке блудницы…
Глава II. Сестры
Когда князь уехал, пани Эвелина некоторое время стояла на крыльце, ждала, пока пролетка исчезнет из вида. Она продолжала играть роль…
Вернувшись в дом, она проследовала к шкафу и, открыв стеклянную дверцу, достала изящный графинчик в виде большой грозди винограда и маленький стаканчик с золотой каемочкой. Налив в стаканчик какой-то красной жидкости, пышка выпила залпом, крякнула, а потом, отыскав взглядом икону, трижды перекрестилась, словно попросила у Господа прощения за все свои грехи. И только после этого опустилась в кресло у зеркала…
Сначала послышалось, как где-то щелкнул дверной замок. Затем тихо скрипнула и пропела птичьим голоском дверь. Кто-то стал спускаться по лестнице с мансарды.
Наконец дверь в комнату открылась, и на пороге с гитарой в одной руке и с полупорожней бутылкой в другой появилась панна Снежана – родная сестра пани Эвелины. Все то время, пока князь Леон находился в доме, бедняжка вынуждена была скучать наверху. Теперь она пришла, чтобы развеять свою скуку.
– Ну как, напрыгались, дети мои? – морщась, обратилась она к изображению своей сестры в зеркале.
Кажется, содержимое бутылки, которую красавица держала в руке, было достаточно крепким, иначе речь молодой пани была бы более внятной, да и нос ее не имел бы такого розового оттенка.
– Не будь такой циничной! – последовал ответ, достойный по-настоящему целомудренной пани.
– У меня там, наверху, все бутылки попадали,
– Я прикажу, чтобы Степан впредь не открывал для тебя подвал! Ты много стала пить, милочка!
– Не величай меня этим пошлым прозвищем! Я пока не принадлежу к твоей касте!
Сказав сие, панна Снежана поставила бутылку на пол и села, а точнее, бухнулась, в то самое кресло, где совсем недавно сидел гость.
– Уф! – выдохнула она. И сейчас же спросила: – Что вытаращилась?
Пани Эвелина действительно смотрела на сестру укоризненным взглядом.
– Это что – зависть? – вдруг спросила она. – Или желание уколоть?
– Ой, ну зависть, зависть! – отмахнулась сестра. – А что тут такого?! Я тоже хочу любовника! – она подумала, потом добавила ноющим тоном: – Вот только Господь поскупился, когда лепил мои формы. Мужчины даже не оглядываются в мою сторону!
– Да уж, – охотно согласилась пани Эвелина. – На тебя даже Степан смотрит с презрением, – и засмеялась.
– При чем тут Степан? – обиделась несчастная. – Он что – мужчина? Мне нужен человек… который…
– Ну? Какой?
– Который возил бы меня в шикарном экипаже. Платил бы по моим счетам…
– Как мой князь?
– Не издевайся, пожалуйста! Тебе повезло, как альбиносу на целое стадо!.. Не надо мне такого! Пусть будет помельче. Хоть бы какой-нибудь купчишка.
Сестры вдруг притихли, задумались каждая о своем. Панна Снежана, покачивая головой, начала перебирать струны, тихо напевать какую-то мелодию. Ее сестра не выдержала, похвалилась:
– Смотри, какую мазилку подарил мне князь! Из Парижа! Ей цена добрых сто рублей, никак не меньше!
Панна Снежана отставила гитару к стене, поднялась, неровным шагом подошла к зеркалу. Обе некоторое время молча рассматривали подарок – перламутровую шкатулку с красками для румян. Наконец панна Снежана вздохнула и отправилась обратно в кресло.
– Боже, смилуйся надо мной! – смеясь, простонала она. – Ну хотя бы самого захудалого!.. Ну хотя бы старика с коленкой вместо головы! Хоть калеку! Лишь бы были деньги!
Пани Эвелина тоже рассмеялась. Это был смех женщины, чувствующей свое превосходство, смех эгоистки, жестокий и унижающий.
– Сумасшедшая, – вдруг серьезно сказала она. – Ты, видно, еще не спала со стариком. Не знаешь – а уже желаешь этого! Дура! Сначала научись скрывать свое отвращение, свою ненависть, а уж потом проси…
– Будто ты спала!
– О, милочка, ты еще под стол пешком ходила, когда я уже знала, что это такое. Прежде чем в моей жизни появился князь, который подарил мне этот чудесный домик, мне пришлось такое перетерпеть! Была и под стариками, и под калеками! Теперь можно не сомневаться, что я заслуживаю тех денег, которые мне платят… Прежде я тоже просила Бога послать мне человека. Отдавалась всякому, кто пальцем поманит. Думала: а вдруг это и есть тот принц, который вытащит меня из болота и посадит на трон! Не скоро поняла, что все мужчины одинаковы и им от меня надо только одно!