Княгиня Монако

Дюма-отец Александр

— Ступай и приведи сюда твоего Хитано, — сказала я своей верной служанке.

— Он придет, госпожа, он придет, когда все лягут спать; он проникнет через мою комнату, а это поставит в неловкое положение только меня.

— Моя бедная Блондо! Если его увидят, то скажут, что это твой любовник и что ты быстро их заводишь.

— Все равно, лишь бы оказать услугу госпоже княгине! Эта славная девушка всю жизнь была мне предана, как собака.

Я прождала своего сообщника более двух часов, а затем легла, так как испытывала жестокие муки; наконец, он

пришел и поцеловал край моей простыни в знак глубокого почтения. Я пристально посмотрела на цыгана — мне не хотелось доверяться предателю, чтобы потом провести в Бастилии остаток своих дней. Мой взгляд отнюдь его не смутил, что меня очень обрадовало: мне нравится дерзость, она подает надежду.

— Ты хочешь мне служить?

— Мне это приказали.

— Хорошо. Что ты собираешься мне сказать?

Цыган начал рассказывать то, что я уже знала, более подробно; он описал фигуру, голос и манеры узника таким образом, что у меня не осталось никаких сомнений: это был Филипп. Он подтвердил то, о чем говорила Блондо. Его королева приказала, чтобы я все это узнала, но она не объяснила, каковы были ее цели; это меня интересовало, только и всего, и мне было предначертано всю жизнь странным образом сталкиваться с этим печальным красавцем, этим Амадисом из рыцарских романов.

Я слушала цыгана, чувствуя, как бьется мое сердце и голова заполняется неясными образами, — мне казалось, что в моем воображении проходит шествие призраков. Бедный Филипп! Он был здесь, и так близко от меня, а я даже не могла его увидеть! Я даже не могла его утешить! О! Вопреки воле всех Сен-Маров на свете этого нельзя было допустить!

— Хитано, — продолжала я, — мне необходимо встретиться с этим узником.

— Ах, госпожа, мне было бы легче поджечь башню, где он находится, нежели провести вас туда.

— Я этого хочу.

— Это невозможно.

— А он, разве он не может оттуда выйти?

— Нет.

— И все же я требую, чтобы ты привел его сюда, раз я не могу пойти к нему.

— Каким образом?

— Я не знаю, постарайся.

Бедный цыган от изумления широко раскрыл глаза, и пот заструился по его лбу — он обязан был мне повиноваться, так повелела ему матушка — то был закон жизни или смерти.

— Госпожа, благородная княгиня, имейте жалость ко мне! — произнес он наконец.

— Я желаю его видеть.

Хитано слушал меня, оцепенев, словно его пригвоздили к полу. Во мне было столько решимости, мне так хотелось увидеть своего старого друга, что я не колебалась. Внезапно цыган хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Хорошо, вы встретитесь с этим человеком, госпожа, вы увидите его будущей ночью, или меня прежде повесят. Вполне возможно, что меня повесят после этого, но, по крайней мере, я угожу вам.

В то время как он говорил эти слова, в дверь моей комнаты постучали дважды.

XIII

Мы пришли в замешательство, тем более что снаружи доносился голос г-на де Сен-Мара, кричавшего мне:

— Ничего не бойтесь, госпожа герцогиня,

это я, соблаговолите открыть мне.

Хитано так проворно скрылся через маленькую дверь, что это едва можно было заметить. Блондо посмотрела на меня вопросительно: я трепетала, но хотела выяснить истину. — Впусти господина коменданта, — приказала я ей.

Господин де Сен-Map вошел и окинул взглядом комнату; очевидно, он не заметил ничего подозрительного, ибо его сведенные брови разгладились. Он поклонился и попросил у меня прощения за то, что посмел явиться в столь поздний час, но только что прибыл придворный гонец, который привез важные новости и письмо для меня от отца.

Новости были таковы: опала г-на де Фуке, его арест в Нанте, его интриги и похождения с прекрасными дамами, шкатулка с письмами и все, что за этим последовало. Письмо отца состояло всего из нескольких строк:

«Моя дорогая дочь! Не заботьтесь больше о подопечном суперинтенданта, пусть он околевает как собака, и добейтесь расположения к себе г-на де Сен-Мара, который пользуется доверием г-на Кольбера: этот человек может принести всем нам пользу. Мой гонец, как я надеюсь, застанет Вас в Пиньероле; если Вас там уже не окажется, напишите коменданту и пригласите его на несколько дней в Монако; так поступают добрые соседи, и это пригодится в будущем. Ваш любящий отец Грамон».

Прежде всего я подумала, что мой муж, вероятно, захочет уехать на следующий день, но затем совет маршала меня успокоил. Следовало очаровать тюремщика, а у нас оставалось для этого не более суток; между тем, чтобы с большей вероятностью преуспеть в этом, я немедленно приступила к делу.

Вооружившись приятнейшей улыбкой, я подняла взгляд на коменданта и тотчас же встретила его глаза, устремленные на меня, — его никогда нельзя было застать врасплох.

— Господин Фуке был с вами в дружбе, сударь? — спросила я.

— Нет, сударыня.

Ответ был коротким и решительным, он выдавал человека, не привыкшего колебаться. Это было кстати, я поняла, что мне еще предстоит сказать.

— Я так и знала, этого следовало ожидать. Подобные вертопрахи нравятся только легкомысленным и заурядным людям. Суперинтенданту не пристало швыряться деньгами, если ему приглянулась какая-нибудь красотка, и засыпать ее любовными записками. Расскажите-ка мне лучше о господине Кольбере! Вот это человек! Господин де Сен-Map продолжал внимательно смотреть на меня.

— Да, — не спеша отвечал он, — господин Кольбер — усердный, деятельный и сведущий человек; это справедливый человек, это сдержанный человек; к тому же разве он не является учеником кардинала Мазарини?

— Ах, да, конечно. Этот любезный кардинал так меня любил!

— Он любил вас, сударыня? Простите, я не слишком деликатен, мне следовало бы удалиться и оставить вас в покое.

Господин де Сен-Map улыбался, кланяясь; эта улыбка казалась столь неуместной на лице тюремщика, что он тотчас же ее согнал — она не могла там задержаться.