"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Болели все кости. Голова кружилась.
Но сильнее старческой слабости и недугов мучило то, что она увидела, к чему привела ее дух Макошина нить.
Девки давно сбежали – и след простыл.
Посидев немного и собравшись с силами, Бура-баба подобрала прялочный копыл, поднялась на ноги и побрела к двери, опираясь на него.
У порога взяла клюку.
Вышла, обогнула избу, отворила заднюю калитку, встала в проеме и закричала:
– Эй! Кто в лесу, кто в темном! Выйди ко мне!
Издалека донесся глухой голос, напоминающий рев.
Старуха села на землю.
Через какое-то время еловые лапы
Он чуть прихрамывал.
А в глазах его было нечто темное, дикое – как у того, кто родился человеком, но живет как зверь, всегда один, всегда в лесу, сторожа грань Нави и Яви с мертвой стороны. Не для него теплый дом и семейный круг: он родился, чтобы дать прибежище духу князя мертвых.
– Ну что, мати? – окликнул он старуху, подойдя. – Утомилась?
– За девкой воеводской пойдешь, – велела старуха. – Да… Чтоб из лесу она больше не вышла.
– Что такое? – Князь-Медведь удивился. – Хорошая вроде девка. Я ее еще с тех пор помню. Беленькая такая была, гладенькая.
– Смотрела я судьбу ее… Уж сколько лет пряжу мотаю, а такой судьбы не видала. Глазам не поверила. Не бывает такого. Видела я целый лес дремучий, что встанет от корня ее, да только лучше бы этому лесу света не видать. От корня ее погибнет наша земля. Вижу, как огни священные погашены, капи дубовые иссечены, капи каменные повержены и в болота зыбучие да реки бегучие сброшены. Чуры наши плачут горько, забытые правнуками своими. Видать, бездну темную, Мару и Кощея она на землю кривичей приведет.
– Да не может быть! С чего такому горю случиться?
– Не знаю. А знаю только: потому мне Суденицы судьбу ее открыли, чтобы оборвать тот росток, пока не поздно. Не вырвешь сорную траву, пока молода, разрастется и все поле задавит.
– Нет, мать! – Князь-Медведь подумал и потряс головой. – Это ты видела, что будет, если девку за варяга отдать, как воеводин брат хочет. А коли пойдет за Дивислава, то какой же вред от корня князей кривичских? Но раз уж Суденицы весть подают, пусть Дивислав обождет. Я девку-то заберу, пусть поживет у меня. Новый медвежонок молодой нужен, а то ведь старею и я, не отрок уже. А коли судьба у девки худая, я ее на новую перекую. Выкормим мальца, тогда пусть Дивислав и приходит по невесту. Одолеет меня – получит жену. – Медведь засмеялся. – А может, и не одолеет…
Дорогу назад мы отыскали довольно легко: заплутали малость, но самый трудный участок – через болото – одолели еще при ясном свете дня и вышли к знакомым местам до темноты. Шли не торопясь, высматривая приметы и обсуждая, что же нам теперь делать.
Эльга призналась, что у нее дурное предчувствие – будто она прошла по грани своей жизни и смерти.
И это при том, что Бура-баба обещала ей долгий век!
Все время в той избе у нее холодели руки и сердце будто сосала змея. А я-то, глупая, воображала там всякую безлепицу про отопки, разбросанные кривичами по пути от самого Дуная… Домашние смеялись над нашим изгвазданным видом, но в смехе их был оттенок почтения: все же мы побывали на том свете и вернулись, можно сказать, с успехом, а это не всякому дается. И мужчины, и женщины очень
Вечером отец пил с Мистиной – тому назавтра предстояло уезжать.
Князь на днях объявил, что боги и чуры воспретили брать назад слово, данное Дивиславу, и отсылать девушку к варягам: дескать, ищите себе невесту у других, у нас для вас невесты нет.
Видя, как мало Мистина огорчился, никто бы не поверил, что ему отказали в таком важном деле.
Эльга была у себя, я – у нас дома. Мне нужно было найти случай поговорить с Мистиной, но как? Если он так и уедет, то Эльге предстоит путь в медвежью берлогу. Она-то храбрилась – она вообще была очень храбрая, – но я не могла без содрогания даже думать о том, чтобы она…
Я не была уверена, что ее желание сбежать к Ингвару, сыну Ульва, разумно, но она и не просила меня судить о разумности ее желаний.
Она просила меня помочь. И если я, сестра, ей не помогу, то кто же?
Мистина допил пиво и поставил кубок на стол.
О, за посуду мы могли не краснеть, явись к нам какой угодно гость: для хороших людей мать выставляла на стол прекрасные греческие кубки, серебряные, с самоцветами и резьбой. Стрый Одд прислал нам подарки после того своего похода на Миклагард, о котором до сих пор шли разговоры. Были там и кубки, и блюда, и шелка.
Так что пусть Мистина не воображает, что у нас тут не умеют принять гостей!
Я подошла, чтобы налить ему еще; отец в это время смотрел в другую сторону, и я толкнула Мистину локтем. Он поднял на меня глаза, я лишь бросила быстрый косой взгляд в сторону двери, очень жалея, что не могу шепнуть ему хоть слово. Но оказалось, в этом нет нужды: он мгновенно опустил веки, потом вновь глянул на меня, и по его глазам я угадала, что он меня понял!
«Уж не ясновидящий ли он?» – подумала я тогда.
Ну что вы хотите: я была не из тех бойких девок, которые с двенадцати лет, едва успев надеть поневу, начинают перемигиваться с парнями. Я тогда еще не поняла, что Мистина из тех мужчин, кто всегда ищет взгляда хоть какой-нибудь женщины, кроме совсем старых и дурных собой.
Вскоре вошла мать. Я поставила кринку на стол и сказала:
– Если я вам не нужна, я пойду к Эльге?
– Иди, – вздохнула мать, и я поняла, что она сама оттуда.
Наверное, они с Домашей обсуждали то же самое. Мы знали: обе наши матери хотят видеть Эльгу за Дивиславом. Обе они сами прожили жизнь за варягами и, я думаю, не имели причин жаловаться на судьбу, но под влиянием своей родни сохранили недоверчивое отношение ко всем прочим выходцам из руси.
Я вышла из дома, но к Вальгардовой избе не повернула, а остановилась за углом.
Через какое-то время послышались шаги.
Мистина направлялся к отхожему месту.
Я обождала, пока он покажется оттуда, вышла из-за угла, убедилась, что он меня заметил, и пробежала к бане. Юркнула туда, спряталась за косяк, еще раз оглядела двор.
Вроде никого нет.
Я села и стала ждать. Сердце у меня так билось, что хотелось придержать его рукой. Если кто увидит, что я переглядываюсь с чужим парнем…