Княгиня Ольга и дары Золотого царства

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Здорова ли? Хорошо ли доехали? – Прияна обняла свекровь, сколько позволял выпирающий живот. – Как там греки?

– Ну, показывай хлебы свои! – Обняв ее в ответ, Эльга нетерпеливо огляделась. – Хорошо ли упекся?

Прияна сделала знак челядинке, и та вынула из колыбели дитя. Первенцу Святослава был уже без малого год. Смеясь от радости, Эльга взяла его на руки, поцеловала в теплое темечко, прижалась к нему щекой. Из глаз побежали слезы, в груди что-то жгло и переворачивалось от острого чувства счастья.

Внук! Ей хотелось кричать на весь свет: у меня внук, мальчик, наследник! Снова и снова она целовала

младенческое личико, скривившееся в плаче: маленький Яр еще не знал бабушку и рассердился, что его разбудили. И она плакала вместе с ним, смеясь в то же время.

Кажется, даже собственному сыну она так не радовалась. Конечно, двадцать лет назад она знала, как важно родить мужу наследника, особенно еще и потому, что слишком беспокоилась, а выйдет ли у нее – разорвавшей связи с родом, оскорбившей богов и чуров, которые в ответ могли бросить ее без помощи. Но тогда беременность, мучения тяжелых родов, волнение, выживет ли дитя, истомили ее и не оставили сил на радость. А теперь она, без страданий и трудов, в один миг получила готового мальчика – крепенького и здорового. И он такой хорошенький! Впрочем, чему дивиться, если оба его родителя хороши собой?

– Будто грибок-боровичок! – приговаривала Эльга. – Благослови тебя Бог! Эвлойимэни Си эн йинэкси, ке эвлойимэнос о карпос тис кильас Су [6] , – бормотала она затверженные слова греческой молитвы, сама не понимая, обращает эти восхваления к Богородице или к Прияне, чей «плод чрева» держала на руках.

– Что ты там шепчешь? – засмеялся Святослав. – В греках по-славянски забыла?

– Этого нет по-славянски, – Эльга вздохнула и снова улыбнулась. – Славянские молитвы надо у болгар просить, греки не знают.

6

Часть греческой молитвы Богородице: «Благословенна Ты в женах и благословен Плод чрева Твоего».

– Чего не знают? – нахмурилась Прияна и протянула руки, желая взять ребенка.

– Ничего, – Эльга отдала ей Яра и спохватилась, стараясь отвлечь: – Я же подарки тебе привезла. Показывай, где раскладывать.

А увидев то, что получилось, снова не удержалась от слез. По всей просторной избе – на столе, на лавках, на укладках, даже на полках – лежали платья, покрывала, развернутые косяки тканей. Святослав распахнул дверь, чтобы стало посветлее, и изба заполыхала ярчайшими цветами – синим, зеленым, рудо-желтым, смарагдовым, лиловым. Солнечный свет играл на узорах – белых, желтоватых, золотистых. Эльга смотрела на это, прижав ладони к лицу и стараясь не расплакаться.

Точно так же все выглядело, когда Ингвар вернулся из второго похода на греков и привез дары, которые василевс прислал ему ради мира. Тогда он сам приказал развесить добычу по всей избе, желая поразить жену, и это ему удалось: она хохотала и рыдала одновременно. Радуясь не столько подаркам, сколько тому, что Ингвар вернулся – живым и с честью, смыв позор недавнего поражения. Если бы его второй раз ждал такой провал, то лучше бы ему не возвращаться…

И вот теперь она сама вернулась из греческого похода. С победой и добычей? Или с неуспехом и стыдом? Так сразу и не скажешь…

– Там вот такие же звери-львы у трона стоят,

они из золота сделаны, но могут шевелиться и рычать, будто живые, – рассказывала Эльга Святославу и Прияне. – Это называется ме-ха-ни-кей, – старательно выговорила она заученное слово. – У того старого Соломина-царя львы просто у престола стояли, не шевелясь, а правил сто лет назад в Романии василевс Феофил, а у него был муж ученый, именем Леон – златокузнец, ведал хитрости разные, вот он этих львов золотых шевелиться заставил. Они не живые, – повторила она. – Сделанные. Не видела бы своими глазами, не поверила бы!

– Ох, матушка! – Святослав покрутил головой и засмеялся. – Мудра ты уехала, а воротилась втрое мудрее.

В глазах его, в голосе Эльга слышала то же недоверие, с каким сама когда-то двадцать лет назад внимала Лидульву, когда тот повествовал о греческих хитростях. Теперь вот и сын думает: мать умом тронулась в греках-то. Сама же говорит: звери не живые, сделанные. А раз сделанные, значит, рычать и хвостами махать не могут. Это и дитя поймет.

Но Эльга не винила его. Уж конечно, все виденное ею и вообразить не сможет тот, кто всю жизнь прожил здесь, на Руси, где нет никаких «механикей»… И гинекеев нет, и станков, где сплетаются в дивное полотно сразу шесть разноцветных нитей. Не видел золотого столпа Юстинианова – высотой с Олегову гору, – обронзовевшего всадника, с той высоты грозящего варварам. Не видел портиков, мощенных каменными плитами площадей, акведука, Морских стен и исполинских каменных башен… Ничего не видел.

Скрипнула дверь, отвлекая ее от воспоминаний, вошла Ута – одетая в старое шерстяное платье, что носила еще до отъезда. Изумленными глазами окинула разложенные везде паволоки, нашла Эльгу.

– Так и знала, что ты здесь! Тебе уже рассказали?

– Что? – Эльга нахмурилась, стараясь вернуться мыслями домой.

– Ой, чуры мои… – Ута закрыла лицо руками, потом провела по нему, будто хотела что-то стереть, но вид у нее был какой-то дикий. Ей хотелось плакать и смеяться разом.

– Да что с тобой? – Эльга шагнула к ней.

Вместо ответа Ута наклонилась вперед и захохотала. Потом распрямилась и выдавила, в изнеможении чувств глядя на сестру:

– Держанка-то моя… двойню принесла.

* * *

Весь остаток дня Эльга разбирала привезенные дары, прикидывала, кому что. Нарочно затягивала это дело, не зная, как после такого путешествия войти в колею прежней жизни. Чередой наведывались гости, но отрокам велели пока никого не пускать, кроме особо приближенных. Княгиня обещала вскоре устроить пир и там все рассказать и показать.

Но больше всего ей хотелось побыть с внуками. Вместе с Утой она побывала у средней племянницы, недавно родившей двух девочек-двойняшек, а назавтра снова не удержалась – отправилась к своим молодым.

– Хорошо, что пришла, матушка! – Святослав поднялся ей навстречу. – Мы как раз тебя вспоминали.

Прияна села на постели: несмотря на полуденный час, она лежала, хоть уже оделась. Судя по виду, ей нездоровилось: веки опухли, красивое прежде лицо выглядело отекшим. У лежанки валялись расшлепанные поршни, а босые опухшие ноги молодая женщина перед приходом свекрови держала на высоком ларе возле постели – чтобы были выше тела. На руках ни перстней, ни обручий: не надеваются.