Княгиня Ольга
Шрифт:
В это верил Акил, верили все девушки, прислуживавшие Ольге. Да и она всегда знала это, и не было повода отказываться от древнего поверья. Сколько их… И нельзя от всего отмахнуться: промахнешься — промахаешься. Лучше быть осмотрительной, не гневить злые силы. От них один Бог не защитит — их много, а он один. И сколько людей у него в попечении, и все жаждут и молят о защите.
Акил принес охапку поленьев, и Ольга увидела, что все они разной породы: тут и дубовое полено, и березовое, и сосновое, и даже веточку можжевельника положил хитрый Акил — по–своему пытается
День занимался дождливый, серый, и теплый дух огня красил жизнь.
Когда вошел раввин, на лице Ольги еще оставался след улыбки, а княгиня уже улыбалась вошедшему — и только ему.
Раввин был высоким стройным, еще не старым человеком, и его ласковые голубые глаза, редкие у иудеев, смотрели на людей с приязнью.
И раввин и княгиня ладили друг с другом, потому что были умными людьми и знали то, что обычно не представляет простой смертный — будь он воеводой, воином или гостем–купцом — последствия своих слов и поступков. Да, да, о последствиях всегда так не хочется думать, когда азарт охватывает или страсть раздражения, охота отомстить обидчику, осмеять глупца.
Месть — это право богов, и редко кто из людей способен выполнить их волю. Сначала нужно ее узнать… Это удалось Ольге, за что ее уважали даже враги, правда, об этом она теперь старалась не вспоминать, хотя ни о чем не жалела.
— О, я знала, достопочтимый Нафан, что между нами не может быть недоразумений. Мы ведь оба заинтересованы в том, чтобы их не было. — Эти слова княгини еще звучали в воздухе, а Ольга и раввин оба поняли, что все меж ними будет по–прежнему хорошо.
Неожиданно пламя в очаге взметнулось столбом, и Ольга про себя отметила: «Погоди говорить о том, что еще не совершилось…».
Огонь всегда говорил правду, потому что Сварожич всех видел насквозь. И это не зависело от того, веришь ли ты в Перуна и Макошь или Христа. Признавали ли это евреи, Ольга не знала. Но судя по тому, как дернул плечом раввин, он тоже услышал этот всплеск пламени, хотя уже сел к огню спиной.
Оба помолчали.
— Княгиня, я рад увидеться и поговорить о всех наших делах, — сказал раввин, чтобы отвлечься от шума в очаге.
Ольга неторопливо взглянула на раввина. Она привыкла управлять собой, и, может быть, поэтому ей так охотно подчинялись. И хотя в ее душе часто все бушевало, людям от нее передавалось ощущение уверенности.
Вот и теперь Нафан с радостью смотрел на княгиню и видел в ее глазах разум и покой, которых так недоставало в обыденной жизни.
— Княгиня, когда я беседую с тобой, я всегда вспоминаю учение наших мудрецов, что славяне — это ханаанцы… — сказал раввин.
— Да, я слышала об этом, — рассмеялась Ольга.
— Ханаанцы, спасаясь бегством от вторгшегося в Палестину полководца Иисуса Навина, бежали на север и поселились здесь, — продолжал раввин. — Славяне — это и есть ханаанцы, и славянский язык принадлежит к ханаанскому.
— Значит, вы, евреи, вытеснили нас из Палестины, а
Когда Ольга встречалась с Нафаном, то они получали удовольствие от беседы друг с другом. В Киеве было немного собеседников, равных обоим. Разве что предсказатель и звездочет Аноза, уже несколько лет живший при дворе княгини.
— Ну, теперь это ваши земли, и мы только в гостях у вас. Но связь меж нами существует давняя, — пошутил раввин.
«Хорошо, что Акил положил в очаг веточку можжевельника, какой приятный дух от него», — подумала Ольга.
И раввин, будто угадав ее мысли, сказал тотчас:
— Какой дружеский огонь горит в вашем очаге!
— Как хорошо вы уже изучили наши обычаи, — сказала Ольга ласково.
Ведь раввин проговорил славянское приветствие дому. Но про себя княгиня отметила, что Нафан как будто услышал ее мысли. «Да, это умный и могущественный человек», — подумала Ольга.
— На чем же основываются ваши мудрецы, думая, что славяне — это ханаанцы? — спросила Ольга, поправив обручья [20] на запястье, стягивавший широкий рукав.
20
Обручья— часть воинских доспехов; здесь — женское украшение.
— Совпадений, княгиня, слишком много, чтобы можно было от них умному человеку уйти. В Палестине стоят города Медева и Дивон, а ведь это понятно каждому славянину — мед и диво. На севере от Киева стоит город Муром — в Палестине озеро Мером. И река Кедрон впадает в Мертвое море.
Раввин замолчал, а Ольга про себя удивилась, зачем он так подробно рассказывает о том, что, может быть, ей как славянке знать не надлежало.
И опять раввин будто услышал ее. Его голубые глаза внезапно потемнели:
— Княгиня, я сам хочу все это понять.
Нафан повернулся к огню и вновь смотрел на Ольгу:
— Ваша гора Хорив…
— А что такое наша гора Хорив?
Ольга умела заставить говорившего досказать все до конца.
«Зачем он говорит о том, что так далеко от нас?» — подумала Княгиня, но виду не подала.
— Хорив — брат Кия и Щека и сестры их Лыбеди, основавших наш город. Так говорят Полянские предания, а поляне — давние жители этих мест. Может быть, они и есть ваши ханаанцы и вы будете с нами бороться? — пошутила Ольга.
— Не смейтесь, княгиня, — улыбнулся раввин. — Но Хорив — дорогое имя для каждого еврея.
Ольга не понимала, к чему клонит Нафан, обычно такой сдержанный.
— На горе Хорив на Синае наш Бог явил Моисею, нашему пророку и учителю еврейского народа, свой Закон. Там же, на горе Хорив, скрывался и другой пророк иудеев — Илия. Не очень далеко от синайской горы Хорив находится и песчаная пустыня, по которой ходили евреи сорок лет после исхода из Египта. И я, княгиня, не понимаю, как может быть две горы Хорив и что это должно означать и для вас и для нас.