Князь Барбашев
Шрифт:
Тряхнув головой, Млада занесла надоенное молоко в избу и вновь вышла во двор, звать сынка.
Яким за прошедшие пять лет вырос и раздался в плечах, став похожим на погибшего отца. Пятнадцать годков стукнуло, почитай мужик уже. Скоро о женитьбе думать надо будет, к двадцати то годкам большинство деревенских парней уже своими семьями живут, хозяйствуют. А Яким-то и без того уже старший в роду получается. Она, конечно, мать, но хозяином то он был. Потому как мужик!
В первые годы ходил он в помощь дядьке Нездину. Рвал жилы, взоруя пашню, да на покосе косой горбушей траву для коровы-кормилицы накашивая. Потом помогал деревья для новой избы валить, а на следующее лето и того более, помогал
А уж избу-то ему срубили на загляденье: с большим окном на улицу, для лучшего света, да с полом из плах сложенным. Только печь по-старому, по-чёрному сложили.
Ныне Яким, уже сам ставший дядькой, стучал топором, сидя верхом на углу новорубленой клети и Млада, глядя на работающего сына из-под приставленной к глазам ладони, молча любовалась им, понимая, что справным хозяином вырос малец, весь в отца покойного.
Неожиданно Яким прекратил работу и, вскинув руку к глазам, внимательно всмотрелся вдаль. Сердце Млады захолонуло: неужто вновь беда подкралась? Однако Яким хоть и напрягся, а паники не выдавал, знать то не татар увидал. Оно, конечно, деревенька их всего-то в шести верстах от града Козельска стоит, да по дороге к ним редко кто захаживает. Дорога эта, накатанная "верхом", через близкие Дежовки всего-то и соединяла их деревушку с городом. Полями, конечно, эта дорога подводила к тракту на Карачёв, но обычно мимо проезжающие по реке сплавлялись - уж больно река дорога удобная. Для того в былые времена у берега перед бродом бревенчатый вымол срублен был, да ныне от него одни подгнившие бревна остались.
– Едить кто-то, - молвил сын, засовывая топор за пояс. Оно и понятно, какая теперь работа: вечор на дворе да гости незваные.
– Кликни Василису, пущай к дядьке Нездину бяжит. Трое комонных на подъезде да оборуженые, токмо один из них управитель вроде.
– Ох, не к добру такой неурочный приезд, - перекрестившись, Млада быстро отправила дочку в дом брата, предупредить о приезжих. Сама же бросилась в избу, наводить порядок. Зайдут, не зайдут гости в дом, а она, чай честная вдова не неряха какая, чтоб краснеть за беспорядок опосля.
Сын уже спустился на землю, убрал топор с другим инструментом в клеть подале и спокойно пошёл к воротам.
Всадники въехали в деревушку как раз к тому моменту, как предупреждённый племянницей Нездин выскочил на единственную улочку меж трех домов, в которую аккуратно и незаметно для глаза превращалась узкая, проросшая посередине травой дорога.
Впереди и вправду ехал Терентий, княжий человек. А вот за ним, верхом на неплохих лошадках, трусили двое незнакомцев. Тот, что сзади замыкал небольшую кавалькаду, был высоким (что было видно даже при сидении в седле), широкоплечим парнем с густой шевелюрой каштановых волос, выбивающихся из-под шапки-колпака с опушкой из светлого меха, и проницательными голубыми глазами, одетый в добротную одёжу, шитую из крашенного льна.
Второй же и вовсе был вряд ли сильно старше Якима. Паренёк лет пятнадцати с умными светло-серыми глазами, овальным лицом с детской еще припухлостью щек и прямым, некрупным носом. Чуть пухловатые, красиво очерченные губы стремились, как казалось, растянуться в улыбку, но их хозяин сдерживал себя, желая казаться серьёзным.
Одет он был в темно-синий кафтан длиной до колен, с воротом-козырем, с широкими петлицами на всю грудь, плетёными из белого шнура с небольшими кистями по концам, с белой оторочкой по краю борта и подола. Обшлаги рукавов, длиной почти до локтя, были обшиты белой же тканью с золотой бахромой по верху. Перепоясан
Шапки на нём не было, а что бы его густые, светло-русые волосы не трепались, не лезли в глаза и не мешали хозяину, стянуты они были узорчатым очельем, выдержанном в тех-же бело-тёмных тонах. Причем знающий человек узрел бы в переплетении узора старинные символы огня, ратиборца и Светогора, с языческих времён бывших оберегом витязей на Светлой Руси.
Яким, с интересом рассматривающий молодца, прослушал начало речи княжьего управителя, но главного не пропустил. Оказалось, что их деревенька со всеми полями, покосами и строениями отданы ноне в вотчину князю Барбашину, а также все людишки, деревню оную населяющие со всеми их недоимками и прочим.
Яким лишь вздохнул: мать оказалась права, приезд Терентия добрых вестей не принёс. Особенно насторожили его слова, вписанные в грамотку: " и вы бы крестьяне к князю Андрею приходили, слушали его и его приказчика во всем, пашню его пахали, где себе учинит, и доход ему платили". Ибо было это не по старине, дедами и прадедами установленной. В старых-то грамотах иначе писывали: "и вы б к нему приходили и слушали его во всем и доход бы есте денежный и хлебный давали по старине, как есте давали доход наперед сего прежним владетелям". Ведь именно старина давала установленную долю выхода, сверх которой никто требовать не смел, а коли такое случалось, то шел крестьянин жаловаться власти, и власть вставала на его сторону. А теперь что будет? В княжном-то селе жить они за эти годы приноровились, чай Терентий понимающий был волоститель, а вот каково-то будет под новым хозяином одному богу известно. А ведь ещё и избу господскую ставить придётся - не будет же хозяин с крестьянами ютиться. А леса сухого никто ноне не заготавливал. Прокл - третий житель Берегичей - уж на что сыновья вымахали, да отселять их пока не думал, а остальным и подавно не до строительства было.
Вот уж и вправду - убереги нас господь от перемен больших и малых!
Терентий погостил недолго и вскоре уехал обратно в город, а вот Андрей с Олексой остался ночевать в теперь уже действительно своей деревеньке. Временным постоем княжич выбрал избу Нездина (ну кто бы сомневался), а Олекса остановился у Якима. Бросив вещи и поставив лошадей в стойло, оба двое пошли знакомиться окрест, едва Андрей переоделся в дорожный кафтан и сменил белые праздничные сапоги на простые юфтевые, обильно смазанные дёгтем.
А места здесь и вправду были красивые. Деревенька начиналась у крутого берега Жиздры. Совсем рядом от города. С возвышенных мест отсюда в ясные дни видны были кресты храма Оптиной пустыни, выглядывающие из-за верхушек деревьев, и даже, в особо тихие дни, слышались её колокола. С заречного косогора у реки открывалась панорама соседней деревни Дежовки, чьи жители мастерски изготавливали деревянную посуду - дежи, и самого Козельска с его церквями, домиками и рубленными стенами недавно наново отстроенной крепости, с огородами, приклеившимися к крутому левому берегу реки.
Да, околокозельские берега весьма разнились один от другого: левый был высок, большею частью глинистый и содержал выходы известняка, между тем как правый представлял собой больше заливной луг, уже за которым почва начинала возвышаться. Вообще правобережье большею частью образовано было сыпучими песками, образующими небольшие холмы, частью обнажённые, частью покрытые дёрном. Впрочем, все они довольно быстро терялись в густых лесах покрывавших жиздринское правобережье. А вот левый берег был наоборот, сплошь запахан и занят деревнями.