Князь Барбашин 3

Родин Дмитрий Михайлович

Однако хвалёная "дунайская школа", так лелеемая прошлым императором, как-то не впечатлила князя. Он ходил по мастерским, любовался работами местных художников, но чувствовал, что это не совсем то, что ему надо. Слишком много ещё было в этих творениях от средневекового искусства, хотя веяния Возрождения чувствовались во всех работах. Наконец, пообедав в городском трактире, он забрёл в очередную мастерскую больше на автомате, чем надеясь что-то углядеть, и первый же пейзаж, что попался ему на глаза, заставил его и его охранников восхищённо замереть.

На картине был изображён дремучий лес, в котором деревья закрывали все пространство неба. Лесная чаща буквально

переливалась зеленоватыми, синими и красными оттенками. Тщательно и мастерски, казалось, был обрисован каждый листок, придавая картине фотографическую точность.

– Добрый день, господа, - раздался сбоку чуть хрипловатый голос хозяина мастерской.
– Вижу, вас заинтересовал мой лес. Увы, картина уже продана, но если вы готовы подождать...

– А скажите, милейший, вы работаете на кого-то конкретно, или пишите на заказ?
– довольно невежливо, но вполне в духе знатного аристократа, прервал хозяина Андрей.
– И пишите ли вы портреты?

– Я работаю на себя, сеньор...

– Перед тобой посол государя русского князь Барбашин, - грозно произнёс один из охранников Андрея на вполне сносном немецком.

– О, простите, ваша светлость, я Адольф Эрхарт, и я рад тому, что вам понравилась моя работа, могу ли показать ещё что-нибудь?

– Портрет, любой, - буркнул, усмехнувшись, князь. Ещё бы, молодой австрийский художник Адольф - не правда ли наводит на ассоциации? Вот так откажешь человеку, а он возьмёт и мир завоюет. Впрочем, сейчас не то время, но до чего же причудлива жизнь.

Портрет, принесённый Эрхартом, оказался очень даже хорош. Ясное и верное построение пространства, реалистическая трактовка пейзажа, гармонически продуманный колорит и лицо мужчины с замечательной живостью выражения. Похоже, он нашёл, то, что ему нужно. Ещё не Гольбейн, нет, но уже совсем-совсем рядом. Правда, тут же в мозгу князя возник логический вопрос: а почему его визави не прославился в веках? Впрочем, один ответ вплыл практически сразу: так ведь через каких-то четыре года Вена подвергнется долгой осаде, а на войне, как это ни прискорбно, гибнут не только военные. Так что, возможно, увезя художника сейчас, он тем самым спасёт ему жизнь, а миру подарит ещё одного видного деятеля эпохи Возрождения. Ну и русскую школу живописи поднимет точно: вон какой натуральный лес написан на холсте.

Вот только уговорить венца покинуть город оказалось вовсе не такой простой задачей. Но, как известно, нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики. Как бы Адольф не хорохорился, но вся обстановка дома показывала, что жил он не очень-то богато, хотя пейзажи его и пользовались спросом. Но краски, кисти и холсты стоили денег, да и еда тоже не за просто так даётся человеку. В общем, некоторое время поломавшись, Эрхарт согласился посетить далёкую Русь-Московию, о которой в Вене рассказывали больше сказок, чем правды.

После встречи в соборе, между послами и Фердинандом состоялось ещё несколько встреч, на которых удалось срезать кое-какие острые углы и получить довольно обтекаемый ответ по поводу Польши. Переводя на обычный язык, он звучал примерно так: Фердинанд не желает войны между христианскими государями, однако, если польская корона вдруг станет бесхозной, то он готов примерить её для поддержания мира в регионе. Ну а вопрос Ливонии он предлагал обсудить в более поздний срок, что Андрея, имевшего хороший инсайд из послезнания, вполне устраивало.

На этом миссия посольства была окончена и, отсидев прощальный приём, оно в середине июля

выехало в сторону Праги, чтобы потом через Франкфурт-на-Одере прибыть в Штеттин, а оттуда уже продолжить путь морем.

Путь был не близким и не быстрым. В городские ворота Праги русские послы въезжали уже в августе. Миновав Староместскую площадь и Карлов мост, они остановились в одном из особняков недалеко от въезда в Градчинский замок. Вообще-то, останавливаться в Праге в планах посольства не было, ведь богемский король находился сейчас в Венгрии, но у Андрея, как всегда, были на то свои планы.

Во-первых, чешские мастера славились своим искусством далеко за пределами Богемии, так что сманить местных стекольщиков, камнетёсов или рудознатцев было весьма полезно для развития Русской земли.

А во-вторых, изменения, вносимые им в историю, мало коснулись здешних мест, но вот для одного человека они оказались просто глобальными.

На одной из кривых улочек Старого Места (а Прага в те времена состояла из трех самостоятельных городов: Старого Места, Нового Места и Малой Стороны с древним кремлём - Градчином), в типографии Павла Северина почти затворником жил молодой мужчина одержимый идеей просвещения. Увы, рождённый в Полоцке, вынужден был он покинуть родную землю, а вернувшись, не был понят местными людьми, и его идея открыть в Полоцке друкарню для печатания книг не нашла в городе большого числа сторонников. И в результате первая Библия на русском языке появилась далеко от земель Великого княжества Литовского - в столице Чешского королевства, Праге. И до появления с помощью попаданца подобных друкарень в Москве и Княжгородке, она оставалась единственным поставщиком книг на кириллице.

Работа полностью затянула доктора медицины и вольных искусств. Пока заканчивалась одна книга, другая, заблаговременно набранная, ждала очереди в печать. Вот только, увы, торговать книгами оказалось куда сложнее, чем шкурами. Купец же Богдан Онкович, чьё имя увековечил сам печатник припиской в каждой книге: "издано на средства Богдана, Онкова сына, радца Виленского", был щедр только поначалу. Но даже в иной реальности его хватило лишь на пару лет, а потом и ему стало трудно спонсировать пражскую друкарню, и он сам предложил перевезти её в Вильно, а ведь нынче в Литве ситуация для торговых людей была куда хуже.

Так что настал тот день, когда человек с грустью пересчитал свои средства. Оставшаяся сумма была ничтожна. Её не могло хватить даже для того, чтобы закончить печатание уже совсем готовых книг. А ведь нужно было еще расплатиться с поставщиками бумаги, домовладельцем и уплатить жалование людям, работавшим в друкарне...

Вот тогда-то Франциск Скорина - а именно о нём и шла речь - в иной реальности и надумал всё же вернуться в Великое княжество Литовское. Но в этой его раньше нашли люди князя и предложили довольно заманчивый контракт, по которому половина мощностей друкарни должна была работать на князя, а вторая половина была в полном распоряжении Скорины. Впрочем, зная нрав полочанина, который всегда старался быть независимым и печатал только то, что ему нравилось, князь готов был выкупить его предприятие, снабдив его средствами для выезда в Вильно. Но финансовая ситуация и обида на литвинов, не оценивших его замыслов, заставила печатника поступиться частью свободы, тем более, что и далёкий московский аристократ не требовал чего-то сверхобычного. Зато, печатая его листки, Скорина многое узнавал про то, что творится на Московской Руси, которой нынче принадлежал и его родной Полоцк.