Князь Барбашин 3
Шрифт:
Вот только вспомнил он об этом слишком поздно, когда Лонгин уже ушёл в свой поход, и сильно сокрушался по такой упущенной выгоде. Однако позже, прикинув время прибытия Индийских армад (а на муссоны действия попаданца ну просто никак повлиять не могли), он решил, что овчинка стоит выделки, и оставил-таки своему капитану более менее подробную инструкцию, после чего со спокойной совестью и отплыл в Нидерланды.
А Лонгин, который теперь тоже многое знал об Армадах, как уже было сказано выше, решительно взялся за дело.
Прибыв на место, он быстро оценил обстановку и понял, что с наскока тут ничего не решить. И поэтому придумал свой план, для реализации которого
Рыболовство вот уже пару столетий приносило семье Пинто вполне достаточный доход, чтобы жить в своём доме и не сильно голодать. Так что старик Зе, его сыновья и внуки каждую службу просили бога о хорошем улове и спокойном море, ведь шторм или встреча с разбойниками могла основательно подорвать их экономическую стабильность. И вот на тебе, собрав обильный улов, они попали как кур в ощип, в руки морских головорезов. Правда, ни убивать, ни сажать на рабскую цепь их сразу не стали, а бросили возле грот-мачты, и лишь старика Зе повели на ют, видимо к капитану. Старый рыбак был готов ко всему, но и он всё же удивился, когда ему предложили просто помочь пану капитану, и тогда все его родичи и судёнышко будут отпущены на волю. Слово шляхтича!
Да и делать-то практически ничего не надо. Всего лишь узнать о прибытии судна из Индии да вовремя сообщить о том. А сыновья и внуки пока что побудут гостями у пана капитана.
Португалец оказался вполне сообразительным и договороспособным мужчиной, хотя для страховки к нему и приставили пару парней, говорящих между собой на чудном языке. Увы, но новости, привезённые им на следующее утро, были безрадостные: ещё никто из Армады не приходил в порт. Так что пришлось старинушке на некоторое время приютить у себя в домике незваных гостей, да ещё и с женской половиной семьи провести обстоятельную беседу.
На их счастье "Сан Хорхе" бросил якорь на рейде Сезимбры спустя всего неделю, и всё равно напряжение в доме Пинто накалилось до предела. Так что в ночь гости уходили с большим облегчением. Вот только их надеждам не суждено было сбыться. Господин арестант предпочёл съехать на берег без поклажи, видимо выяснить в родном поместье, как обстоят его дела. Так что разочарование семьи Пинто, когда к утру "гости" вернулись обратно, можно и не описывать.
Однако на следующий вечер они ушли уже навсегда, а утром в дом вернулись не раз уже оплаканные мужчины, а вместе с ними и радость. Но ненадолго. Вскоре люди дона Менезиша схватили Зе Пинто и его старшего сына прямо на улице и утащили в дом аристократа, где раненный дон Дуарте внимательно выслушал их историю и велел отпустить, всыпав для вразумления на конюшне. А сам же остался лежать в полной прострации, гадая, с кем чёртовы поляки связаны при португальском дворе. Да и поляки ли это были?
А на борту "Полярного лиса" Лонгин вновь качал головой, разглядывая содержимое сундука. Золотые монеты невиданной чеканки он замерил на вес, а вот с драгоценными камнями ему пришлось повозиться. Чего тут только не было: алмазы и рубины, изумруды и сапфиры. Особенно радовали взор красные, как кровь, червленые яхонты - рубины. На рынке они ценились дороже всех камней.
Да-да, на взгляд человека из будущего это звучало странно, но рынок драгоценных камней в шестнадцатом веке не очень-то ценил бриллианты. Дело в том, что драгоценные камни - товар не универсальный, а обычный и стоимость его зависит от спроса и предложения. И поэтому рубин и
В общем, после долгих подсчётов, стоимость драгоценных камней из сундука Менезиша оценили примерно в четыреста тысяч рублей. И это без цены золотых монет! Так что Лонгин теперь хорошо понимал французов, польстившихся на подобный куш. По сравнению с ним вся балтийская добыча казалась теперь нищенской подачкой. А доля любого морехода только с этого сундучка превышала всё заработанное за год крейсерства у берегов Польши. Да, конечно, плавать в этих водах куда сложней и опасней, но ещё пара таких призов и можно смело вставать в один ряд с такими новгородскими толстосумами, как братья Таракановы. Впрочем, не стоит смешить бога своими планами. Сначала нужно до Руси доплыть, а там уже о будущем грезить.
*****
Говорят, не дело это начальному человеку пешим ходить, словно чернь какая. Может и так, но Феоктисту уже до смерти надоели все эти условности, и он позволил себе пройтись пешком по весенней Москве. А что, солнышко светит, тепло, снег давно истаял, превратив землю в сплошное грязевое месиво. Но это на окраине люди ногами грязь месили, а в центре столицы улицы давно уже выстланы были дубовыми плахами, так что даже в самую ростепель грязи и луж тут было совсем мало.
Чинно шагал приказной дьяк мимо глухих заборов, сложенных из еловых, а то и дубовых брёвен, что ограждали богатые усадьбы бояр родом поплоше. Зато дома чудом ещё не съехавших ремесленников видны были издалека, ведь парадное крыльцо их выходило прямо на улицу, просто приглашая зайти, поинтересоваться товаром. А чтобы человек не гадал, чем торгует хозяин, висело над входом изделие мастера, или вывеска какая-нибудь. Феоктисту нравилось по-пути заезжать к братьям пироженщикам: ну уж очень вкусные у них пироги выходили, и с зайчатиной, и с требухой, и с вязигой. Вот и нынче не удержался, зашёл в знакомую лавку. Потянул носом, вдыхая аромат, улыбнулся. За прилавком стоял брат старший, он приказного человека давно приметил, да от московских чинов отличал, всё же норов псковский не то, что московский. Поприветствовал гостя, да и выложил перед собой пирог с зайчатиной и с вязигой - всё, как Феоктист любил.
Дав хозяину пару медяков, дьяк завернул пироги в тряпицу да засунул за пазуху, как привык ещё во Пскове. Постоял ещё немного внутри, поболтал с мужем о всякой ерунде, слухи столичные узнал да голодный год и худую зиму пообсуждали. Сколь людей в пути помёрзло. Даже в приказе пара гонцов до места не доехала, от мороза околела. А ведь, судя по всему, и в этом году сытнее не станет - озимый почитай по всей Руси помёрзли.
– Сколько же хлебушек будет стоить?
– печально покачал головой пирожник.
– Ничего, не попустит господь, даст яровому хлебушку уродиться, - уверенно ответствовал дьяк и, поблагодарив хозяина, пошагал себе далее, на работу.
На перекрёстке привычно перекрестил лоб на крашенные зелёной краской купола церкви, чьи кресты на фоне бледно-синего неба, казалось, плыли, словно корабли по синему морюшку.
Потолкался среди многочисленных лавчонок, будок и навесов, возле которых шла бойкая торговля, да и пробрался, наконец, к Фроловским воротам, миновав которые, повернул в сторону приказной избы.