Князь Диодор
Шрифт:
– Ну, это нам мало что дает, – отозвался Дерпен. – Или все же дает? – Он посмотрел на князя.
А князь поглядывал на свою тарелку, где стыла отличная картошечка, и ждал. Кушать он после ругани мага не решался, может и впрямь результат проверки, которую задумал Густибус, будет зависеть от того, сколько и чего он съел.
Вот тут и появился Густибус с судком для собирания крови, с ланцетом и перевязками, чтобы кровь потом уже остановить. Он отвел князя в сторонку, к книжному столику и умело принялся за дело. Князь подумал было, что этим своим кровособиранием маг испортит остальным аппетит, но по виду Дерпена
Потом со звяканьем Густибус стал собирать свою медицинскую посуду, сообщив:
– Теперь мне торопиться нужно, князь, иначе…
– Ты вот что, Густибус, ты Стыря с собой возьми. Так мне будет спокойнее.
Густибус кивнул, соглашаясь, Стырь поднялся из уголка, где тоже жевал, придерживая миску перед собой и вполне ловко орудуя местной вилкой.
– Господин маг, князюшка, – Стырь переводил глаза с одного на другого, – мне бы пару минут, чтобы снарядиться…
– Только быстро, – прошипел Густибус. Он уже соображал, как быстрее добраться до Лура.
Они оба вылетели из комнаты, едва ли не как пробка из бочки с перебродившим шипучим вином, Дерпен даже беззвучно хохотнул им вслед, а князь и забыл за те несколько дней, что не видел его, о такой вот особенности восточника.
Дерпен еще разок осмотрел стол.
– Я нужен тебе, князь? – Он помолчал. – Видишь ли, я еще не вполне…
– Нет, все в порядке, Дерпен ог-Фасм, отправляйся-ка к себе и выздоравливай далее. А мы, батюшка, займемся делом. Думаю, твоя помощь будет небесполезна.
Он с батюшкой Ионой прошел в библиотеку, где в потайном отделении конторки хранил книжку, в которой покойный Моршток делал записи. Взял ее, подошел поближе к окну, поймал на страницы побольше света.
– Что думаешь об этих вот чистых листах, батюшка?
– Листы как листы, бумага… А что?
– Пришла мне в голову одна идея, вернее, идейка, когда я от епископа отъезжал. Сейчас мы с тобой ее проверим. Ты знаешь что-нибудь о симпатических составах?
Батюшка приободрился.
– Знаю, князь, и даже немало знаю. Для тех книжников, каким меня сначала хотели воспитать, это необходимо, ведь многое на старых страницах писалось так, чтобы только догадливый и внимательный человек понял.
– Что ты думаешь об этих вот кружках и стрелочках? – спросил князь, передавая батюшке книжку.
– Это обозначение сносок или отсылок. Но нужно точно знать, где что искать. Хотя, постой-ка… Если в кружке нет обозначения самой книжки, значит… Это значит, что сама эта книжка и подразумевается, так ведь?
Батюшке потребовалось всего-то чуть времени, чтобы догадаться о том, о чем сам князь думал несколько дней… Ну, не то, чтобы очень уж напряженно он об этом думал, но все же размышлял, как умел, и когда это придумал, то и решил, что он – не лыком шит. А тут – отец Иона со своей догадливостью… Впрочем, нет, батюшка этот трюк знал, а князю пришлось его, собственно, изобретать заново, и применительно к Морштоку, так что заслуг у него было побольше.
Они попросили принести с кухни очень тонкую металлическую тарелку, и пока за ней ходила мейстерина, соорудили из шандалов и кочерги для камина некое подобие
– Как думаешь, получится? – спросил князь.
– Тут бы установить что-нибудь поустойчивей, – отозвался батюшка, – и огонь сделать сильнее… Но если сразу и не выйдет, попросим Густибуса помочь. Может, тут нужно в парах аммиачной селитры нагревать эти страницы, или еще что-то придумать… Это же не просто, князь, бывают такие чернила, что иначе кроме как в специальных условиях и не проявляются.
– А мы его записи не испортим?
– Давай-ка лучше сначала убедимся, что они вообще есть. Кстати, не из-за этих ли записей неизвестные перерыли Морштоку кабинет? Да, глупый вопрос… Надо полагать, что из-за них, другой причины нет.
– Не думаю, что тут как-нибудь сложно записи сделаны, – отозвался князь. – Все же он их для себя вел. Правда, не хотел, вероятно, даже Опрису показывать, потому-то и спрятал так.
Странный у них обмен мнениями получался, но обоим было все понятно, а чего же еще хотеть?
Подождав некоторое время, пальцем проверив, как накалилась тарелка, батюшка снял книжку Морштока, быстро посмотрел несколько страниц. Потом проверил их сосредоточенным взглядом на свет.
– Не те мы страницы избрали, он просто переворачивал книгу и писал с ее конца, как с нового начала. Давай еще ее нагревать.
Они подогрели еще разок, и вот тут на первой странице и на ее обороте проявились бледно-коричневые и местами розоватые буквы. Батюшка посмотрел, передал книжку князю. Это было похоже на фериз, буквы по крайней мере были те же, вот только не было на этом языке таких диковато выглядящих буквосочетаний. И все было написано одной беспрерывной строкой, без пропусков или знаков.
– Странный шифр, – не обрадовался этому открытию князь. – Не хочется из-за него время терять.
Но батюшка, который взял в свои руки все это непростое дело, вдруг всмотрелся, потом еще разок и кивнул.
– Думаю, я это смогу прочесть, ведь тут всего-то барский язык, не самый известный в Парсе, только записанный местными буквами… Да, так и есть. И по-барски написано сначала слева направо, а с конца строки справа налево, потом снова слева. Змейка получается, так у нас иные из старых книг тоже писались века три-четыре тому.
– Ну, батюшка, – с благодарностью сказал ему князь, – ты – голова!
– Ты вот что, князюшка мой, бери бумагу и садись писать. Я буду переводить, а ты записывай. Не думаю, что это нужно, но лучше будет, если мы сразу же, как проявим эти буквицы, так их и повторим по-своему, а то, неровен час, упустим, а бывает же, что буквы только на несколько минут проявляются, потом их… достать уже труднее будет, если вообще возможно, не зная рецептуры.
Князь в такую возможность тоже не верил, но все же послушал отца Иону, совет мог оказаться дельным. Они принялись за работу, князь писал, батюшка неторопливо, чтобы князю было удобно, переводил. Сначала текст шел довольно понятно и даже грамотно, но потом пошли только какие-то краткие выкладки, звучащие довольно необычно. А потом и вовсе все стало малопонятно из-за сплошных сокращений, будто покойному графу и этого было достаточно, а о большем он не заботился.