Князь/Грязь
Шрифт:
– Ну, пошли? – спросил я, так как было интересно, сможет или нет?
– Брось меня… фу-ух, здесь так хорошо… – кое-как выдавила из себя Наташенька. – Нет, не бросай… сядь, а-ах, рядом. И спой.
– Ага, сейчас всё брошу и петь стану. Я при тебе говорил, что это не моё. И не надо мне угрожать своими водяными хлыстами, – проворчал я, увернулся от появившихся водных щупалец, что возвращали чайники с прочей посудой на транспортировочную ленту для грязной посуды.
Но нужно отметить, что из-за лени и переедания контроль у неё, похоже, прирос.
Но щупальца уступали лентам заклинания пути воды. Были они чем-то странным. Медленнее, не такое плотное и больше похоже на руки.
Пока я об этом думал, заметил, что Наташенька начала очень быстро терять округлость, превратившись снова в достаточно мелкую пигалицу, но улыбка обожравшегося кота при этом не исчезла.
– Отдохнула? Пошли медитировать, – проворчал я, в какой-то момент поймав себя на смирении с ситуацией.
– Подожди, я не могу так просто уйти, пока за мной никто не следит, – неожиданно заявила девочка и скрылась в отделении раздачи.
Она вернулась, упираясь и таща чайник со свежим какао, поставила, отошла и схватила один из своих стаканов с транспортной ленты, а из кармана у неё торчала большая плитка кондитерского шоколада.
– Тебя тут на удивление балуют, – поразился я.
– Боятся, – произнесла после выпитого стакана девочка, – до этого тут жила моя сестра. Если не дать нам шоколада, то мы теряем контроль. Раньше тут столы не были закреплены в полу, не было транспортной ленты, а так же на раздаче работали обычные люди, а не волшебница, как сейчас. Я не в курсе всех изменений, но эти точно упоминала сестричка Аня.
– Так твою сестру, что тут училась раньше, зовут Анна? Как Павловну?
Безумнова оторвалась от какао и посмотрела на меня, как на дурака, затем допила, а пока наливала новую порцию, произнесла:
– Сестричка Аня – наша целительница, что следит за нами, пока Яна занята. У неё ещё фамилия странная.
– Ты про Жарптицеву? – уточнил я. Потом заметил отходящий пар от какао.
– Да.
– Слушай, а тебе не горячо?
– Я не знаю этого чувства. Я же одарённая Крови Лады, огонь для нас не отличается от воды, земли или воздуха в любом его проявлении. Это же элементарно.
Какая-то она на удивление сегодня говорливая и даже может показаться адекватным ребёнком. Но меня не проведёшь? В чём подвох?
Пока я его искал, чайник был оприходован вместе с гущей, поставлен на транспортную ленту, а меня схватили за руку и потащили. На улицу.
– Наташенька, мы же на медитацию должны идти. В медпункт, – проворчал я и дёрнулся назад в здание общежития.
– Я два дня света белого не видела! Надоело! Свободу детям! – возмутилась рыжая и очень сильная девочка, что не заметила моего движения и потащила меня гулять.
– А мне нужно медитировать, – деланно возмутился я, переживающий о собственной физической (в дополнение к магической) слабости и никчёмности.
– Хорошо. Ни тебе, ни мне, пять минуточек
– А почему ты так Анну Павловну называешь? Она разрешила?
– Как мне говорят люди их называть, так я и называю. Да, она старая, ей лет тридцать, но хорошая.
– А, ну, зашибись, – пробормотал я. Мозолька Жарптицевы предсказуема, если надо будет разозлить её, то придётся оттоптаться по возрасту, но пока лучше не гневить. А то ещё подчинит и буду называть её «милашкой» или «сестричкой», ужас. Может и придушит той странной белой змеёй, чья морда больше похожа на лебедя.
Однако в этот момент я понял, что природа оттопталась на мне.
Если до завтрака Наташенька была милым созданием чуть ниже меня, примерно на полголовы, то теперь она как-то уж резко вытянулась ровно на те же полголовы выше.
Да, блин! Моя последняя надежда хоть в чём-то превосходить Безумнову лопнула как пузырь в какао.
Хорошо ещё, что пока пара девчонок в классе ниже меня, но это утешает слабо.
Нет, всё-таки мне нужно заниматься зарядкой.
Блин, с переездом совсем забросил её. Да и рот чистил давненько из-за «приключений». Да что там, эти дни выдались такими сумбурными, что я даже не помню даты, и что мне собственно делать.
Кажется, пока Наташенька без смирительной мантии, её надо держать подальше от невинных. Почему-то меня записали в виновные, хотя именно я тут ангелок, что не сделал никому плохого.
Стоило об этом подумать, как около меня раздалось:
– Кар-р! – я обернулся и заметил, что фигура чёрной птицы превращается в дым.
Что-то такое я уже видел. Кажется, в деревне у дедушки Петра Петровича.
– Наташенька, ты видела тут чёрную птицу? – повернулся я туда, где должна была быть Безумнова, но там оказалась незнакомая мне рыжая девочка-подросток или даже девушка, что лежала на солнце.
– Нет, не видела, – почему-то ответила та голосом Рыжего Безумия, потянувшись. И продолжила, – как же неудобно, когда выброс стихии плоти происходит. Из-за этого приходится носить тянущиеся вещи, но всё равно в груди становится слишком туго.
– То есть, девушка, что я вижу перед собой, это не глюк, а ты, Наташенька? – пробормотал я.
– Птица, наверно, глюк. Я – нет. После шоколада такое бывает. На солнце проходит быстрее.
У меня дёрнулся глаз.
Дайте самоучитель: «Всё о Крови Лады». А лучше два.
Если мелкая версия мне была неинтересна, то вот «взрослая» уже приковывала мой взгляд.
Я помотал головой. Наваждение. Тем более возраст не поменялся, ни у неё, ни у меня.
– И до какого возраста ты изменяешься? – поинтересовался я.
– Кровь Лады растёт только до двадцати трёх лет, в сорок мы умираем. Кажется, мою внешность называли «совершеннолетней» в прошлые разы. В два года была «подростком». Всё, вроде бы, зависит от дозы шоколада. Это, как бы, аллергия, – тут она неожиданно перекатилась ко мне несколько раз, присела и посмотрела на меня с земли. – А я красивая?