Князь Китежа
Шрифт:
«Отступаем, но не сдаемся. Цел и невредим. Люблю».
— Поэтому она не упокоилась? — спросил, с чавканьем ломая письмо за письмом.
— Наверное, — Яра звенела склянками. — Живой воды нет, мертвая разбилась. Досадно. Что ты там роешься в этих писульках? Выбрось.
— Я ищу имя.
— Боги… — спутница закатила глаза. — Еще скажи, что втюрился в духа.
— Нет. Просто хочу похоронить ее как положено.
— Время еще тратить…
— Варвара… — я нашел самое первое — и самое объемное послание, где Анзул рассказывал о своем переводе в абордажную пехоту. —
— Теперь тебе легче?
— Еще нет.
Я взял с лавки чудом сохранившийся рулон простыни и укутал в него скелет.
— Да уж… — Яра сняла с крючка выцветший рушник, и тот расползся надвое, как мокрая бумага. — Простыня уцелела, а самобранке конец.
Я вынес труп и бережно положил на землю недалеко от его последнего пристанища. Поднял ладонь, и с пальцев сей же миг сорвалось пламя — без сбоев, споров и возмущений. И среди рыжих огоньков блеснули темно-фиолетовые сполохи, словно в меду размешали каплю черничного варенья. Тьма повиновалась моей воле и ответила в полную силу, а воля была чрезвычайно крепка в тот момент.
— Почему вы воевали? — спросил, глядя как колдовской огонь без остатка пожирает кости.
— Так испокон веков повелось, — девушка скрестила руки на груди. — Помнишь былины? В одних нечисть невест крала да людей обижала. В других богатырь ехал-ехал, ехал-ехал, видит — чудище в пещере сидит. Ну и отрубил ему голову — зря, что ли, столько скакал? А потом слово за слово и пошло-поехало. Где наши набегут, где ваши ответят, и наоборот. Но однажды светлые решили избавиться от нас раз и навсегда — уж не знаю, что их сподвигло. Долго сбирали силы, изобрели невиданные машины и нахлынули, как половодье. Много тогда с обеих сторон полегло, — полудница обвела истерзанную землю широким жестом. — Таких полей по всей империи — тьма. А когда поняли, что никому не одержать верха и бойцы скоро закончатся, решили пойти на перемирие. И что-то подсказывает, осталось ему недолго.
Яра угрюмо посмотрела на потемневший от скорой грозы окоем.
— Воробьиная ночь? — догадался я.
Напряженный кивок.
— Что это?
— Представь самую страшную бурю в своей жизни. Вот это — нечто подобное, только колдовское. Безудержный волшебный смерч, от которого срывает не крыши, а умы.
Я усмехнулся, представив, как забавно прозвучал бы каламбур, знай подруга современный жаргон.
— Это очень страшная пора, — продолжила девушка, не отводя взгляда от грядущего ненастья. — И сдается мне, с нее все только начнется.
— Новая война? С чего вы вообще враждуете? Только из-за паршивого соседства?
— Думаю, все гораздо глубже. Да, есть нечисть, которая злая от природы, ей только волю дай кровь кому пустить. Хотя и средь людей полно разбойников и душегубов, но никто же в здравом уме не говорит, что все люди — упыри и подонки? Просто мы разные. Чернобог даровал нам свободу воли и право быть самими собой. Белобог же требует строго следовать своим догмам, а любое самоуправство — страшнейший из грехов. Мы живем сами по себе — своими мыслями, чаяниями и обрядами. Для вас же нет ничего важнее порядка, благочестия и навязанных истин. Вот отсюда и вражда. Сытый голодному
Ну да. Те, кто в пятнадцать лет убежали из дома, вряд ли поймут того, кто учился в спецшколе.
— Мы? — я приподнял бровь. — Так ты нечисть?
— Только сейчас догадался? — она усмехнулась. — А как бы я, по-твоему, сто лет в бочке просидела?
— Светлая нечисть?
— Ну да. А ты — темный человек.
— И какого ты рода? Упыриха или русалка?
— Я полудница. Дочь дневного зноя и хранительница посевов. Отсюда и тяга к Свету. А теперь кончай болтать и наруби дров — нам еще эту дуру до города переть. Механизмы пока откликаются на волшбу, но с печью сил уйдет гораздо меньше.
— То есть, дом я получил? — на всякий случай проверил свиток. — А отметки нет.
— Потому что это еще не дом. Сначала его у городского головы записать надо, но перед тем привести в соответствие со штандартами. Грязную развалюху никто в жилой фонд зачислять не станет — так что готовься раскошелиться на уборку, починку и новую мебель. Ну а потом нужно участок раздобыть, ибо где это видано, чтобы дома кочевали без прописки и адресу. Кстати, можно неплохо сэкономить, если тайком обратиться к домовым — но тогда придется на ту сторону Смородины идти. Если не забоишься, конечно.
— После всего, что было? — я хмыкнул. — Не забоюсь. И вопрос с учетом, думаю, смогу решить — есть у меня один влиятельный знакомец. А вот с землею даже не знаю, что делать. Участок уйму денег стоит.
— А покупать его и не обязательно. Можно снять подешевле где-нибудь в посаде, да за прописку заплатить. Нынче там живет немало вдовствующих дворянок, которые с радостью поселят рядышком будущего студента. А как выбить скидку я знаю, — Яра хитро подмигнула. — Главное, делай все, что скажу. Видят боги, разыгрывать спектакли у нас получается здоровски.
Глава 6
— М-да… — бородатый старик метра полтора ростом в кожаном фартучке и с гаечным ключом на плече придирчиво осмотрел избу. — Дела… Броню латать бесполезно — надо целиком менять, а у нас столько стали и за сто лет не соберется. Придется снимать весь этот хлам. Это раз. Без брони сруб ходуном пойдет — нужны и скобы новые, и укосины. Это два. Крыши под листами вообще нет — одни стропила, да и те почти сгнили. Ставить придется заново, а это и доски, и брусья, и тес. Это три. Чтобы изба под штандарт подошла, нужно на печи полати сколотить и кровать добротную вместо лавок поставить. Это четыре. Еще внутренняя отделка и прочий ремонт по мелочи. Это пять. Итого рублей за двести договоримся.
— Сто пятьдесят, — проворчала Яра.
— Сто девяносто и не копейкой меньше, — окрысился домовой. — И десятку за выезд артели. И рублей пять сверху на прокорм и выпивку.
Они начали торговаться с таким остервенением, словно на кону стояла судьба всего мира. Чтобы не слушать ругань, я съездил в ателье и купил новый костюм, затем позавтракал в кабаке и вернулся пешком, а эти двое все еще собачились.
— Сто семьдесят!
— Сто восемьдесят пять!
— Чертов скряга!
— Ведьма!