Князь Китежа
Шрифт:
— Ты сегодня сам не свой! — хохотнула Ярослава — раскрасневшаяся, потная, но донельзя довольная.
— Взаимно, — процедил сквозь стиснутые зубы, лохматя в мочалку очередного вурдалака.
— Да ладно тебе хмуриться. Когда еще так повеселишься?
— Одна из русалок погибла, так что не вижу в этом ничего веселого. И если узнаю, что это ты приманила нечисть…
— Сбрендил, что ли? Я — едкая сучка, а не сумасшедшая. Не хватало еще беду лишний раз кликать.
— Тогда почему они явились? Что вынудило их напасть?
— Не знаю. Давай сначала их прикончим, а уж потом будем
Странная последовательность действий, но вряд ли эти хрипящие и вопящие создания смогли бы что-нибудь сказать. Правда, если покопаться у них в мозгах, возможно, удалось бы узнать немало полезного — хотя бы в виде мысленных образов и обрывков воспоминаний.
— Надо поймать одного. Срочно.
— Поздно. Они отступают.
Я метнулся к загону с обезумевшими от страха сомами и вцепился в усы самой крупной и свирепой рыбины. Ментальная связь вмиг ее успокоила и подчинила, благодаря чему я взобрался в седло и торпедой рванул на дно. Твари там улепетывали со всех лап, и под водой они двигались еще быстрее, чем на суше. К тому же, им хватало ума бросаться врассыпную, петлять и прятаться в зарослях, а не ломиться в одном направлении.
Мне же приходилось использовать сразу четыре стихии — Тьму, чтобы управлять сомом, Огонь, чтобы хоть немного согреться на глубине, Свет, чтобы искать путь в кромешном мраке, и Воздух, чтобы наполнять легкие свежим кислородом.
Все это давалось ценой запредельной сосредоточенности, из-за чего болела голова и кололо сердце, но я был слишком разозлен — и поведением подруги, и смертью ни в чем не повинной русалки. И на последних толиках дара таки настиг одного упыря у самого края разверзшейся посреди озера бездны, уходящей на такую глубину, что луча не хватило даже для того, чтобы достичь противоположной стенки.
Я даже близко не представлял, что это такое — просто широченный туннель в никуда, причем явно природного происхождения. Стенки казались гладкими, будто обработанными, но извилистый срез шахты отметал всяческую возможность того, что эту яму вырыли люди… или же иные существа.
Единственное, что намекало на вмешательство человека — это крупные куски летучей верфи вокруг. Обычно срубы не скрепляли гвоздями, но Горыныч сделал исключение — видимо, на случай непогоды или сильного ветра. Я разглядел опаленный дочерна обломок терема, крышу пакгауза, пару кранов и ребра стапелей, но такой же мусор валялся почти повсюду.
Скорее всего, это был карстовый пролом, кратер от метеорита или нечто подобное, но именно там обитали чудища. Вид проклятого колодца вселил такой страх, что я едва не направил сома на поверхность. И только долг перед погибшей девушкой вынудил перебороть первобытный ужас и послать рыбу прямо к черному уродливому зеву.
Рыболюд уже собрался кануть во мрак, когда я налетел на него сверху и оплел паутиной щупалец. Хотел таким образом спеленать добычу и оттащить к причалу, однако случайно задействовал ментальную связь. И в ответ пошел такой колдовской дудос, что я ненадолго потерял сознание и не вдохнул воду лишь потому, что за миг до отключки наполнил легкие.
Захлестнувшее разум цунами принесло образы древних руин, погребенных где-то во мраке. Тьму
От созерцания этого хтонического города душу охватил воистину неописуемый лавкрафтианский ужас. Который едва не довел до инфаркта, когда ослабшие путы лопнули, и освободившееся существо вцепилось в ногу и потащило в бездну.
Я не особо религиозен, даже с учетом особенностей нового мира, но в тот момент взмолился всем богам, каких только вспомнил — от Ктулху до Илуватара. И очень скоро чернильную мглу прорезало золотое копье и прошило нечисть насквозь. Следом ударил широкий столп, и я увидел над собой златовласого обнаженного ангела в алых лентах.
Ангелом оказалась Ярослава. Похоже, до богов молитвы не дошли, а вот до нее вполне — с учетом нашей постоянной связи. Полудница хватила меня за патлы и рванула наверх — к теплу и свету. Вот только я потратил столько сил и натерпелся такого страха, что едва держался на грани сознания. И внешне вполне походил на недавно преставившегося утопленника.
— Савва!
Айка помогла вытащить обмякшую тушку на причал, и Яра тут же приступила к исцелению. Первым делом проверила легкие на наличие воды, но не нашла ничего сверх меры. Затем провела ладонями над торсом и головой и в отчаянии захлопала по щекам.
— Савелий, очнись! Я — твоя госпожа — и я приказываю перестать выделываться!
«Раков, черт возьми! Не дури!».
«Там в проломе… — даже разговор про себя давался большим трудом и болью в висках. — Какие-то руины. Большие — с целый город».
«Да и плевать на них. Соберись — потом сам все расскажешь».
Мышцы одолела небывалая слабость. Солнце ударило по глазам сияющим туннелем — как тогда, в больничной палате. Сколько времени прошло с тех пор? Вроде немного, а кажется — целая вечность. Так много испытал за эти дни, словно вторую жизнь прожил.
Дыхание стало столь редким, что я едва замечал, как дышу. Пульс слабел ему под стать, как и ток крови в расширенных венах. Я засыпал как от легкого наркоза, медленно, но неминуемо погружаясь в пустоту, что в ту яму на дне. Даруют ли мне еще один шанс? Попаду ли я в водоворот миров или навеки исчезну вместе с бренной плотью?
«Не смей помирать, слышишь? Мы еще не закончили!».
Яра излила на меня яркий целебный туман, вот только даже могущественная волшба не могла помочь. Потому что на моем теле не было ран, чтобы их лечить — я просто смертельно устал, а против этого волшебный свет оказался бессилен.
— Господин, — лешачиха опустилась рядом на колени, бережно взяла мою руку и прижала к груди. — Пожалуйста, не оставляйте нас.
И теплая мягкость в ладони внезапно всколыхнула почти остановившийся мотор. Гормоны брызнули в кровь, и ведомое рефлексом сердце ускорило бой. Пока еще не очень сильно, но этого хватило, чтобы я приоткрыл дрогнувшие веки и разлепил спекшиеся губы. И это не осталось незамеченным для цепких глаз полудницы.
— Вот о чем ты мечтал, да? — со злостью прошипела она и бесцеремонно взгромоздилась на причинное место. — Это тебя взбодрит? Ну так держи — не жалко.