Князь Мещерский

Дроздов Анатолий Федорович

Расплатившись и отпустив извозчика, он занес вещи в большую прихожую, где, положив чемодан на стул, открыл его.

– Выбирайте! – сказал, указав на свертки. – Кому что.

Сестры подбежали и стали рыться в чемодане, разворачивая бумагу и вытаскивая наружу отрезы ткани и чулки. Все это сопровождалась радостным визгом и охами. Мать смотрела на них с улыбкой.

– Там и для тебя, мама! – сказал Михаил.

– Потом! – махнула она рукой. – Успею. Ты надолго?

– Пару дней пробуду, а потом в Москву. Служба.

Михаил сказал это, стыдясь. Никто не ждал его

в Главном военном госпитале. Он вполне мог провести с родными неделю, даже две. Но остаться более чем на два дня не позволяло стремление как можно скорей увидеть Лизу.

– Как вам здесь, в имении? Нравится? – спросил, чтобы избавиться от неловкости.

– Что ты спрашиваешь? – покачала головой мать. – Забыл, как в Чаусах жили? Здесь мы как дворянки: я не знаю, что такое кухарить, а дочки – стирать. Все делает прислуга. Управляющий нанял для нас горничную, а кухарка и прачка здесь были. Теперь в шелка вырядимся, как купчихи, – мать улыбнулась. – Управляющий не хотел нас поначалу принимать. Приехали какие-то жидовки и говорят, что они теперь хозяйки, – мать хмыкнула. – Я ему доверенность твою показала, паспорт – все не верил. Пришлось пригрозить исправником.

– Прогони его! – сказал Михаил.

– Зачем? – мать пожала плечами. – Казимир Францевич – хороший управляющий и совсем не вор. Я бухгалтерские книги проверила – копейка в копейку. А что нас не пускал, так хозяйское добро берег. Разобрались. Я вас завтра познакомлю: он в Могилев уехал. Бычки подросли, пора на мясо сдавать, нужно договориться о цене. Еще масло свежее повез, яйца. В имении большой птичник и коровник. Корма свои – ничего не покупаем.

– Говоришь, как помещица, – засмеялся Михаил.

– Так она и есть, – кивнула мать. – Мне тут интересно, хотя девочки скучают. Подруги остались в Чаусах, новых завести негде. Замуж бы их отдать, – она вздохнула, – да кто ж возьмет? Циле двадцать пять лет, Хае – двадцать два. Старые совсем. Разве что вдовцы какие найдутся…

– Никаких вдовцов! – покачал головой Михаил. – Как устроюсь в Москве, заберу вас. Это здесь девушка в двадцать пять лет старая, там – вполне еще ничего, особенно с приданым. Сколько имение дает в год?

– Управляющий говорит: пять тысяч рублей.

– Вот и будет приданое. С пятью тысячами любую замуж возьмут.

– Это твои деньги.

– У меня жалованье. Госпиталь врачам казенные квартиры дает, платить не нужно. Бедствовать не будем. Кончились времена, когда каждую копейку считали.

– Сынок! – всхлипнув, мать обняла его. Затем отступила и всплеснула руками: – Что ж это я! Ты же голодный с дороги. Идем, покормлю…

После обеда, который накрыли для всех четверых, сестры убежали примерять подарки, а мать повела сына в приготовленную для него комнату. Горничная уже занесла в нее саквояж гостя, Михаил открыл его и стал перекладывать в шкаф скромное холостяцкое имущество. Мать помогала ему: раскладывала по полкам белье, носки и носовые платки. Затем они сели в кресла.

– У тебя есть невеста? – спросила мать.

– Пока нет, – сказал Михаил. – Но есть девушка, которую я люблю, и хочу, чтобы она стала моей женой.

– Как

ее зовут?

– Лиза.

– Кто ее родители?

– Отец – Давид Соломонович Поляков.

– Всевышний! – мать всплеснула руками. – Ты собираешься взять в жены дочь такого человека! Как он на это посмотрит?

– Не знаю. Но ее дядя, брат Полякова, принимает меня с почтением. Думаю, что и отец Лизы не откажет. Главное, чтобы она согласилась.

– Ты объяснился с ней?

– Собираюсь.

– Как вы познакомились?

– Она помогала нам с Валерианом, когда мы оперировали государыню. Я после этого стал бароном, а Лиза – дворянкой. Еще государыня пожаловала ей орден Святой Софии.

– Расскажи! – попросила мать. – Хотя нет, погоди, дочек кликну. Пусть и они послушают…

Два дня в Дубках пролетели быстро. Михаилу показали хозяйство – поля, фермы, птичник; свозили к запруде, где крутилось колесо мельницы и стояли телеги мужиков, привезших зерно на помол. Управляющий, пышноусый католик-белорус, ознакомил его с финансовой отчетностью.

– Доход в этом году выйдет больше, – сообщил довольно. – Рожь хорошо уродилась, сена много – с лугов два укоса сняли. Бычки вес набрали, в каждом по сорок пудов будет. С выгодой продадим. Мясо и кожи сейчас в цене, интенданты берут, не торгуясь…

Михаил слушал его без интереса. В сельском хозяйстве он не понимал, а влезать желания не имелось.

– Благодарю, Казимир Францевич, – сказал в заключение разговора. – Я доволен. Пожелания есть?

– Никаких, господин барон! – заверил управляющий и внезапно смутился. – Даруйте [63] , что матушку вашу принял неласково. Не поверил, что барон Засс… – он запнулся.

63

Простите (бел.).

– Из евреев, – закончил Михаил. – Тем не менее, это так. Правда, я крещеный в отличие от матери и сестер. Но их веру уважаю.

– У меня нет предубеждения против евреев! – поспешил заверить управляющий. – В Шклове много иудеев. Синагогу держат, которую ваша матушка с сестрами по субботам посещает. Я им для того бричку даю. Сам по воскресеньям в костел езжу. В местечке и православные храмы имеются, везде служба идет. Мирно живем, друг другу не мешаем. А не поверил потому, что никогда прежде не встречал дворян из евреев.

– Один сейчас перед вами, – улыбнулся Михаил. – Еще в Москве невеста ждет. Тоже еврейского происхождения, но дворянка, да еще кавалерственная дама. Мы с ней государыню после покушения оперировали. А главным у нас католик был – Валериан Витольдович Довнар-Подляский, теперь князь Мещерский. Он, к слову, родом из этих мест, как и моя невеста.

– Не знал, – покачал головой управляющий. – Великое дело вы сделали, господин барон! Так не держите на меня зла?

– Нет, Казимир Францевич! – успокоил Михаил. – Более того, поговорю с матушкой насчет вашего жалованья. Имением вы управляете отменно, и я считаю, что заслуживаете большего.