Князь Мещерский
Шрифт:
– Если будете вести себя тихо и не пытаться отобрать у меня ланцет, – улыбнулся я.
Шутка понравилась. Врачи рассмеялись и стали вставать. Операция проходила в специальном демонстрационном зале клиники университета. Бухвостов и Никитина не теряли времени зря, и, когда бледного Тома в одной больничной рубашке ввели в зал, все было готово.
– Не бойтесь, Антуан! – сказал я пациенту (посредством Бухвостова, конечно). – Я сделал сотни таких операций, и все они завершились благополучно.
– Мерси, – ответил француз. – Мне сказали, что меня будет оперировать знаменитый русский хирург, даже князь, правда, я не ожидал, что вы так молоды. – Я верю вам, мсье! Делайте свое дело. Замучила
Санитары помогли Тома взобраться на операционный стол, Шарль наложил ему на лицо марлевую маску и стал капать на нее эфир из специального сосуда. Через несколько минут пациент уснул, и мы приступили к операции. Я комментировал вслух свои действия, Бухвостов переводил мои слова на французский, не забывая при этом ловко ассистировать. Французы не усидели на скамьях и подошли ближе. Я не отгонял. Во-первых, все в белых халатах и марлевых масках, во-вторых, дело привычное: в Москве тоже приходили посмотреть. Аденома у Тома оказалась не слишком запущенной, и мы удалили ее быстро. Я вставил в мочеиспускательный канал пациента тонкую резиновую трубку, другой ее конец, пропущенный сквозь резиновую же пробку, опустил в стеклянную банку с узким горлышком и закрыл ее. Никитина ловко обхватила шнурком горлышко и прикрепила банку к узкому пояску из тесемки, который перед этим застегнула на талии пациента. Применять свечение я не стал. Лишние вопросы, к тому же медицина во Франции передовая по местным меркам. Антисептика и анестезия присутствуют в полном объеме, широко применяется и российский стрептоцид.
– В первые дни после операции пациент не сможет мочиться самостоятельно, – объяснил я свои действия врачам. – Моча и кровь будет стекать в банку. Их надо регулярно менять. Мы оставим здесь несколько штук, так же, как и эти упоры для ног, – я указал на стойки по сторонам операционного стола. – С этой банкой, когда рана затянется, пациент сможет ходить и опорожнять ее самостоятельно в ватерклозете.
– Благодарю! – сказал Бернар и дал знак санитарам. Те погрузили Тома на носилки и унесли. – Шарман, мсье Месчерски! Я восхищен вашим мастерством. Вы блестящий хирург. Специально засекал время: на такую сложную операцию у вас ушло менее двух часов. Сейчас я предлагаю всем пообедать. Затем мы вернемся в операционный зал: у нас остался еще один пациент.
Даже не спросили, хочу ли я его оперировать… Ладно. Взялся за гуж, не говори, что не дюж.
На следующий день мы ставили аппарат Илизарова. В этот раз мне активно помогал Шарль – наловчился в Москве. Выглядел он чрезвычайно довольным. Вчерашний бенефис произвел впечатление, посмотреть на работу русского хирурга пришло втрое больше врачей. В демонстрационной палате они заняли все скамьи, а после операции мы перешли в аудиторию, где меня засыпали вопросами. Я терпеливо отвечал, а когда французы выдохлись, вывалил фишку, которую приберег напоследок:
– С помощью этого аппарата можно удлинять конечности. Представьте, что у человека одна нога короче другой. Или рука, как у германского императора. (Упоминание Вильгельма вызвало в зале оживление и улыбки.) Мы можем без проблем удлинить любую конечность. Для этого разрезается кость вот в этих местах, – я ткнул указкой в рисунки на плакате, – затем ставим аппарат Илизарова и ежедневно раздвигаем его спицы на миллиметр. Кость растет примерно с такой скоростью. За месяц она удлинится на три сантиметра, за два – на шесть, и так далее. При этом пациенту не нужно лежать, он подвижен и вполне может работать, правда, не физически. Представляете, какие возможности появляются для исправления недостатков, полученных при рождении или вследствие травмы! Калеки станут полноценными людьми.
– Это правда, мсье? – вскочил немолодой,
– Доказано практикой. (Правда, в моем мире, здесь такого пока не делали, но без разницы.) Можно при желании сделать человека выше ростом, если он печалится по этому поводу. Хотя считаю своим долгом предупредить: увлекаться нельзя. Это все же операция, после нее могут быть осложнения.
Последние мои слова потонули в шуме. Забыв о лекторе, французы стали горячо обсуждать новость. Многие встали и сбились в кружки, где живо тараторили и махали руками. Я смотрел на это с улыбкой. Если после такого сообщения Франция не станет покупать у нас аппараты Илизарова, считайте меня треплом. Пусть заказывают! Не все ж нам у них…
Главный врач университетского госпиталя с трудом успокоил возбужденную публику и поблагодарил меня за интересное сообщение. Его слова встретили овацией. Французы… Я вежливо поклонился.
– Завтра доктор Мешерски будет рассказывать о переливании крови, – сообщил Бернар. – Приглашаю всех желающих. Лекция пройдет в большом зале университета. Эта аудитория мала, а интерес к сообщениям князя велик.
Француз как в воду глядел. Большой зал университета оказался набитым до отказа. Люди стояли даже в проходах. Показательных переливаний мы проводить не стали: обстановка неподходящая. Зато Никитина блестяще определяла группу крови у желающих. Их набралось много, к ней выстроилась очередь. За прошедшие месяцы ученые под руководством Вельяминова далеко продвинулись в исследованиях крови. Получалось выявлять даже четвертую группу, правда, с резус-фактором был швах. Зато тест на совместимость крови отработали блестяще, вдобавок ее научились консервировать. Сообщения Никитиной об очередной выявленной паре донор-реципиент зал встречал аплодисментами, в адрес пар неслись шутки: «Гляди-ка: кровные братья (сестры), расспросите-ка вы, друзья, своих родителей!» Это мне Шарль переводил. Он прямо сиял в отсветах падающей на него славы.
– К переливанию крови следует подходить осторожно, – сказал я в заключении. – Донор должен быть полностью здоровым. Если у него имеется инфекционное заболевание, например, сифилис, известный также как люэс (зал оживился при этих словах), с большой долей вероятности заболеет и реципиент. Нельзя брать кровь у больных другими инфекциями. Их полный список мы передадим нашим французским коллегам.
Окончание лекции публика встретила овациями. Я принял их спокойно, а вот Бухвостов и Никитина выглядели счастливыми. А что? В Москве с чистой совестью скажут, что им рукоплескал Париж.
С таким же аншлагом проходили и последующие наши выступления. В этом шуме совершенно потерялась истинная цель моего приезда. Вечерами я посещал Мэгги и Полли, лечил девочку, с удовольствием наблюдая, как буквально на глазах улучшается ее состояние. В детской клинике в Москве столь быстрых результатов не было. Ну, так там пациентов много, и мне приходилось дозировать свечение, чтобы хватило всем. Здесь таких ограничений не имелось, а переборщить я не боялся. Практика использования свечения доказала, что вреда пациенту оно не наносит.
Игнатьев нашел возможность затащить меня в «Максим», где мы отведали лучших французских вин и блюд. Граф в роли принимающей стороны выглядел чрезвычайно довольным; рассказав о делах, стал посвящать меня в нравы Парижа и местной богемы – похоже, знал ее хорошо. Не одной службой жив человек.
– О вас, Валериан Витольдович, много пишут в местных газетах, – сообщил напоследок. – Почти все восторженно. Только вот «Фигаро», – он сморщился. – Не то, чтобы ругает, но там завелся один репортер, который постоянно упоминает каких-то ваших амурных похождениях в Париже. Сомневаюсь, что это правда.