Князь Олег
Шрифт:
Поляна затихла, и Власко, призвав на помощь все свое мужество, поднял голову и, встретившись взглядом с предводителем варяжской дружины, почувствовал, как сердце его окаменело. Ненависть мгновенно вонзилась в поры его кожи и исказила лицо. Закусив губы, он понял, что не время пока проявить ее и лучше бы сдержаться, но еще несколько мгновений он не мог управлять собой.
«Молодой еще для управы-то, — испуганно вдруг подумали бояре, избравшие Власко в посадники. — Не оплошал бы! Да не опозорил бы нас!.. Чтой-то долго молчит да на варяга смотрит».
Но Власко
— Благодарю за доверие всех, кто не побоялся высказать благое слово в мою пользу. А что касаемо испытания, то, я думаю, оно нам всем предстоит!
Поляна зашумела.
— И как я могу ручаться один? — удивился Власко. — Тут надо всех именитых людей края ручательством овить! — предложил он и вдруг увидел поднятые руки словенских вождей. Он понял их знак, запрещающий начинать смуту, и смирился. Будет еще время разойтись норову Гостомыслова городища, а сейчас надо стерпеть.
Власко снова приложил правую руку к груди и низко поклонился, давая знать старейшинам и вождям, что он признал их волю над собой. Затем он медленно выпрямился и с той решимостью, которая была накалена жгучей ненавистью к пришельцам-варязям, сказал:
— А теперь, коли избран я, оповещу всех, чего желаю добиться от словен, моих братьев и сестер. — Он быстро повернулся к Домославу, взял его за плечо и, не отпуская от себя мудрого посла, провозгласил: — Я хочу, чтобы словене сами создали себе крепкую рать и содержали ее, не жалея на нее ни живота, ни земли.
Толпа одобрительно грянула: «Да будет тако!», но были и такие, кто пожал плечами и покачал в сомнении головой. Власко увидел это и сразу же решил спросить о несогласии с собой первого же попавшегося на глаза молчуна.
— Ну, брат, скажи, что не по нраву тебе в моей воле?
Тот, не раздумывая, отважно ответил:
— Земля не отпустит наших сыновей от себя. Уж больно хлебушек трудно дается, Власко. Они у нас с младых ногтей знают цену каждому зернышку, а ты их хочешь к бранному делу забрать.
Я тебе вот что глаголить буду: многие земледельцы не согласны с твоей горячей думой, хоть и всей душой любят тебя. Чего баять лишнее, коли враг нагрянет, мы с тобой будем. Но воевать, как умелые варязе, не сможем — это я всем сердцем тебе молвлю. Прости меня. Что думал, то и сказал. Не вернуть уж, я думаю, тебе тех ветхих наших обычаев. Уж веков пять минуло, как братаемся по рекам с русичами, так чего уж ноне-то сечу с ними начинать! Уж лучше мы детей своих нашему земельному да Велесову делу обучать будем, как дух дедов повелевает, а варязе пусть свое дело, нами же нареченное, тут исполняют. Думаю, не велик был грех отца твоего, а вот благо большое он для земли своей сделал! Ты бы видел, сколь мы хлеба-то вырастили!
— А ежели варязе для своей дружины ваш хлеб отбирать начнут! — не выдержал Власко.
— Чаю, весь не отберут, руки отсохнут, — хмуро ответил пахарь.
— Да варязе-русичи сами хлеб умеют растити, чего напраслину-то городить! — искренне возмутился
— Вот об этом и думаю! — хитровато подхватил Власко и пояснил: — Ежели мы им дозволим леса рубить, сколь им вздумается, да землю осваивать, они такие корни здесь пустят, что и нам потом негде жить будет!
— Ты, Власко, пойми: наши дети, ну, с десяток, придут к тебе в дружину, ну, еще десятка два-три наберешь из ремесленников, а остальные корнями вросли в свои дедовы дела, и земля-кормилица их не отпустит. Ты ведь не вырастил ни деревца, ни колоска, душу ты ни во что еще не вкладывал, а хочешь своим норовом наш дух сломить! Не с того правление начинаешь, Власко! — строго проговорил земледелец, не спуская глаз с возбужденного взора Гостомыслова отрока.
— Да, не с того! — полоснул воздух поляны Власко. — Я не понимаю, куда исчез дух того народа, который владел ратной хитростью и не поддавался ни одному чужеземцу? Я не понимаю, почему мы и дальше должны унижаться и искать защиты у чужого племени? У самих, что ли, нет ни силы, ни храбрости? — звонко вскричал Власко.
— Да не сей ты дух раздора между нами, Власко! Не запалишь ты сердца наши огнем мести! Не источай свою желчь на нас, побереги ее для жирного ужина! — И, не давая Власко возразить, пахарь продолжил резким голосом, перекрывая шум поляны: — Нам дороже дух родства с варязями, ибо, как мы знаем, Рюрик-то был кровным братом тебе и сыном дорогого нашей памяти Гостомысла, как и ты! Да и сестра твоя тоже замужем за варязем! Так неужто они сродственников своих, то бишь нас, обижать намерены? Чтой-то ты, Власко, все за них стараешься глаголить, а они, ведаем, здесь сидят и смирнехонько ждут, когда ты наговоришься вдоволь!
Поляна зашумела, задвигалась и тут же захотела увидеть и услышать варязей. Власко понял, что открытым призывом к битве с пришельцами соплеменников не увлечь, и беспомощно оглянулся на Домослава, который тут же выручил вновь избранного посадника. Коротким взмахом руки опытный посол дал знак юношам, держащим щит Гостомыслова городища, и грянул звон металла. Поляна затихла, увидев на помосте рядом с Власко Домослава, поднявшего обе руки вверх.
— Я приглашаю на помост Олафа, главу варяжской дружины, — оповестил всех Домослав и по мгновенно наступившей звонкой тишине на поляне понял, что сделал правильно.
Олаф не заставил себя ждать, ибо решил смело высказать все, что было у него на душе.
— Низкий поклон, — необычно начал он свою речь и действительно поклонился, — мудрым земледельцам и всем хозяевам земли словенской, кои думают о ней и с сердцем, и со спокойной душой, ибо только таким людям и дарит земля в ответ богатый урожай! — с искренней теплотой в голосе проговорил Олаф и еще раз поклонился.
Средние ряды поляны, как по команде, тоже поклонились именитому варягу, а Олаф продолжил дальше: