Князь Олег
Шрифт:
Олег внимательно посмотрел на хакана, на его массивную яхонтовую брошь, скрепляющую широкие и пышные концы тюрбана на голове, на его роскошный темно-синий шелковый халат, схваченный на талии ярко-желтым кушаком, на его неожиданно сильные, но холеные руки, спокойно лежащие на коленях, и властное, но строгое в своей арийской невозмутимости лицо.
— Я долго думал, мудрейший хакан, над твоим предложением вступить в вашу веру и стать последователем учения Моисея, но не могу этого сделать, и вот по какой причине… — проговорил Олег.
— Я слушаю
— Ведь вы, истинные иудеи, считаете свою Тору непереводимой книгой! — медленно начал Олег.
— Да! — важно подтвердил хакан. — Мы даже враждебно относимся к тому греческому переводу ее, который был сделан иудейскими учеными при Птолемее Втором Филадельфе свыше тысячи лет назад! [49]
— Я знаю! Мне об этом поведал ваш царь.
Хакан удивленно передернул плечами:
49
Этот перевод известен под названием «Септуагинты, или Переводы семидесяти толковников», о чем говорится в Талмуде (см.: Трактат Мегилла, 9а и др.).
— Я и не думал, что наш царь изучает древнюю историю иудейства, — холодно заметил он. — Ну, да ладно! Мы ведь даже блюдем трехдневный пост в связи с греческим переводом Торы.
— Я думаю, она потеряла от этого свое благозвучие? — предположил Олег и проницательно поглядел на сосредоточенное лицо хакана.
— Да! — охотно подтвердил хакан.
— Стало быть, Пятикнижие Моисеево надо изучать только на древнееврейском языке, чтобы была польза телу и душе от ее постоянного чтения? Так? — медленно выговаривая каждое слово, веско спросил Олег.
— Та-ак, — упавшим голосом подтвердил хакан, поняв, куда клонит язычник.
— Ну, а ваш язык, который я имел честь слышать здесь целый год, язык богатый, надо изучать долго и терпеливо, а для этого, мудрейший хакан, у меня нет времени. Моя дружина и так начинает роптать, что слишком долго воздвигаем вал на Дону, и хоть кормите вы их на славу, мехов и денег дали каждому воину достаточно, но все стосковались по дому, по женам и детям, и ваши красавицы девицы вряд ли задержат их еще, — откровенно выговорил Олег и перевел дух.
— А ты? Ты сам? Тоже стосковался по своему дому? — глухо спросил хакан, заметив, что Аранда нетерпеливо ожидает конца их разговора.
— Душа у меня почему-то болит по дому, — сознался Олег, — но боюсь, что сердцем я прирос к Аранде, — проговорил он и грустным взором окинул сиротливо стоящую у айвы девушку.
— Ты возьмешь ее с собой? — хладнокровно спросил хакан.
— Если она на это решится, — сумрачно ответил Олег. — Но… об этом рано говорить! Пока не достроим вал, я никуда отсюда не уйду! — с веселой решимостью заявил он и встал. — Прости, хакан, что покидаю тебя!
— Благих тебе успехов, великий киевский князь! — добродушно
Но Олег уже не слышал его; он стремительно шел к Аранде, гонимый одним желанием: поскорее обнять ту, дороже которой для него сейчас не было никого на всем свете. Но, подходя к айве, укрывшей ее своими причудливо раскидистыми ветвями, он вдруг почувствовал резкий толчок в грудь и остановился как вкопанный: перед ним стояла Экийя.
Олег онемел. Широко раскрытыми глазами смотрел он на ее распущенные кудрявые черные волосы, овеваемые ласковым теплым ветром, на ее изумленные, приподнятые соколиные брови и горящие гневом черные глаза. С немым укором смотрела она на Олега, протягивая к нему руки и маня его к себе.
— Экийя! — прошептал наконец ошеломленный Олег и с виноватой робостью тоже протянул к ней руки.
Экийя отступила на шаг, все так же молча изучая его лицо и его робкие шаги навстречу к ней. Олег сделал еще шаг вперед, затем еще. Но она, качнув головой, вдруг сделала решительный широкий шаг назад и… исчезла.
Олег окаменел. Пустыми глазами он смотрел в то место, где только что в платье с монистами и грибатками, украшенными мелким зеленым бисером, стояла Экийя и манила его к себе ласковыми руками, а теперь там только легкий завиток знойного ветра играет с сухой веткой айвы и закручивает пыль в невысокий вихрь.
— Что это? Куда она делась? — недоуменно шептал Олег, вопросительно оглядывая свои руки, все еще протянутые навстречу Экийе. — Что со мной?!
От айвы отошла Аранда, с любопытством наблюдавшая за поведением Олега, и испуганно окликнула его.
Олег резко повернулся на ее голос, внимательна посмотрел ей в глаза и тихо, в замешательстве, спросил:
— Ты здесь была одна, Аранда?
— Да, — недоуменно подтвердила она. — Что-нибудь случилось? — Она с тревогой посмотрела на взмокшее лицо Олега.
— Я только что видел здесь… Экийю, — глухо проговорил Олег, виновато посмотрев Аранде в глаза.
— Что? Что это может означать, мой повелитель? — ласково и в то же время тревожно спросила Аранда, но в следующее мгновение, все поняв, обреченно проговорила: — Я чувствовала, что мое счастье скоротечно. Ты — чужой!
— Успокойся, Аранда! Это было видение, и все! — испуганно оправдывался Олег, но сам без конца посматривал на то место, где за айвой все кружил и кружил невысокий вихревой поток. «Святовит и Радогост меня хотят о чем-то предупредить», — мрачно догадался он и рассеянно пробормотал: — Я должен немедленно вернуться в Киев!
Аранда ахнула, закрыла рот рукой и попыталась заглушить рыдания.
— Значит, наши законы ты считаешь несовершенными, великий киевский князь Олег-Олаф? — с легкой насмешкой спросил хакан, стоя на Саркельской пристани и наблюдая за погрузкой даров на ладьи русичей. Суета причала, заполненного хазарами, не мешала быстрому, откровенному разговору двух повелителей.