Князь Рысев 4
Шрифт:
Вита высилась надо мной. Задрала ногу повыше — пылающее огнем копыто спешило закрыть от меня мир.
Она собиралась вложить в этот шаг всю свою злость, чтобы «любимый братец» брызнул в разные стороны в прямом смысле этих слов.
Не ведая, что творю, швырнул камень оземь и рванул прочь за миг до того, как ее нога смерти понеслась на меня в убийственном грохоте.
Первым, что я услышал после всего, был шорох адского огня за спиной. Слух блудным сыном вернулся в родные пенаты и теперь с горечью наверстывал упущенное: смех вырвавшейся на свободу Биски показался мне раскатами грома…
Она была почти как джинн, вынырнувший из бутылки. Клубы дьявольского красноватого дыма валили из прямо из-под титанического копыта Виты.
Проявляя недюжинную силу, освободившаяся Биска заставила мою названую сестрицу поднять ногу, швырнула ее от себя прочь.
Вита вспорхнула — невесть когда за ее спиной успели вырасти крылья. Невысокий потолок залы не позволял ей летать, но совершать огромные прыжки — запросто.
Словно боевой робот, она протащилась назад, силясь устоять на ногах. Отчаянно, чуя, что теряет контроль над ситуацией, спешила вернуть себе право владеть нами. Рыча, словно разбуженная медведица, пустила в нас корни связующих нитей, надеясь подцепить, поймать, обратить в свои марионетки.
У Биски страшно блестели глаза — меньше всего на свете дьяволица любила тех, кто осмеливался обречь ее на заточение. А сама мысль о том, что из одного унизительного плена ее сородичей собирались загнать в другой, еще более жуткий и неестественный, приводила дьяволицу в бешенство.
Ухмылка лежала на устах бесовки — будто чуя родство местных залов, помня восхваления собственному роду и сути, она черпала силы не из самой себя.
Из былого.
Они сошлись, словно два корабля: крохотный шлюп против немалых размеров большегруза.
Тяжесть ударов Виты гремела, отдаваясь в местных залах, крошила и без того порядком избитую землю. Биска была проворна, легка и будто не чуяла боли — всякий раз, как когти моей названой сестры настигали дочь Сатаны, успевала лишь вскрикнуть, зажать лапищей свежую рану, и та зарастала сама собой.
Будто в венах дьяволицы сейчас текла сапфировая настойка.
Я встретил связующие нити Виты яростным отпором. Словно разъяренные змеи, они спешили ужалить, впиться в плоть, влить парализующий яд — кто знает, на что они еще способны? Биска уходила от них, не собираясь тратить силы на оборону. Ловкая, прыткая и неуловимая, она заставляла их ловить пустое место там, где она была мгновение назад. Словно насмехаясь над противницей, что смела взять ее в плен, заманивала связующие нити — не поспевая за демоницей, они разбивались о твердь плоти собственной хозяйки, врезаясь то в плечи, то в живот.
Словно назойливый, успевающий юркнуть в сторону в самый последний момент комар, она заставляла изгнанницу рода Евсеевых лупить саму себя.
— Помоги! — взмолилась Лиллит за моей спиной. Решив, что девчонка-кукловод более легкая добыча, они ринулись на нее едва ли не в едином порыве — и не прогадали!
Словно ракетный залп, отыскавший неповоротливую махину танка, они жалили ее, опутывали собой. Я почти чуял, как они жадно вливают в нее яд чужой воли. Еще чуть-чуть — и глаза пепельноволосой девчонки вспыхнут тем же самым нечеловеческиим огнем.
Как у Кондратьича…
Воспоминание о старике заставили меня броситься
Я словно желал сказать навязчивости Виты, что Лиллит — целиком и полностью моя девчонка, и пусть она не смеет распускать свою загребущую волю на чужих подручных.
Получалось у меня слабо — одной лишь уверенности было недостаточно. Первый успех вскоре обратился очередным провалом. Лиллит отчаянно, словно утопая в чужих пожеланиях, тянула ко мне руку. Словно надорванные, на исходе струны звенели мои лопающиеся тут и там нити. Вита ухмылялась прямо мне в лицо своими умениями. Скользнувший прямо ко мне серый отросток обвился вокруг ноги, формируясь в крепкий узел. Словно названая сестрица спрашивала — это она-то принадлежит тебе? Это ты сейчас станешь послушным болванчиком!
Будто в самом деле на что-то надеясь, я бросил взгляд на останки Муни — несчастный подарок брата перебирал изломанными культями, стремясь исполнить долг.
Хорошо ему, наверное. Когда есть понятная и почти достижимая цель в жизни…
Я перехватил руками щупальце, неспешно берущее надо мной контроль. Оно впрыскивало в меня успокоительное, играя на струнах души, взывая к благоразумию. Зачем сопротивляться, когда можно отдать себя на поруки кого-то сильного и большого. Цель в жизни для Муни? Цель в жизни для тебя любимого, и пусть никто не уйдет обиженным! Разве не этого ты сам хотел?
Я старался не слушать ласковый, почти нежный, гипнотизирующий шепот. Я старался, а вот сознание вертело на одном приборе все мои старания. Словно ребенок, заслышавший свежую сказку, оно внимало вкрадчивости чужого голоса, надеясь ухнуть в теплые объятия забвения. В конце концов, кому нужна эта чертова свобода?
Лиллит вздрогнула, как от укола — лицо пепельноволосой девчонки исказилось в гримасе. Рот норовил растянуться в безумной улыбке, зрачки глаз залились зловещим сиянием — Вита взяла ее под контроль.
Я чуть не взвыл от безысходности. Одновременно связанный с Лиллит офицерскими узами, и подумать не мог, что эта связь может стать ключиком к моему сознанию. Воля дочери дома Евсеевых словно скверна, бежала по телу, отхватывая все больше и больше моего сознания. Сопротивление было подавлено: первыми отказали ноги, вторыми — руки. В голову отчаянно лезла страшная, нехорошая мысль — может ли Вита заставить меня перестать дышать?
Может, отвечал мне впавший в отчаянье здравый смысл. Едва он понял, что борьба бессмысленна, решил сдаться.
Он-то, может быть, и да, а мне вот как-то не улыбалось!
Я чувствовал себя в паутине манящих слов. И как только у Лиллит получилось отсечь от меня боль?
Захотелось хлопнуть самого себя по лбу и желательно чем-нибудь потяжелее — да как же я, сцука, сразу не догадался? Здравый смысл соскочил со своего пенька уныния, принялся искать оправдания одно нелепее другого.
Но делал, что приказано.
Лезвие вспороло первую связующую нить нежно, словно пробуя ее на вкус. Отросток Виты, опутывавший меня, вздрогнул, почуяв неладное, и едва ли взвизгнул, когда характерный «чик» сделал его многократно короче.