Князь Серебряный, Упырь, Семья вурдалака
Шрифт:
Даша передала книгу Руневскому. Это был какойто манускрипт, и он начал читать следующее:
Как филин поймал летучую мышь,Копями ехал ее кости,Как рыцарь Амвросий с толпой удальцовК соседу сбирается в гости.Хоть много цепей и замков у ворот,Ворота хозяйка гостям отопрет.Что ж, Марфа, веди нас, где спит твой старик?Зачем ты так побледнела?Под замком кипит и клубится Дунай,Ночь скроет кровавое дело.НеРуневский замолчал, и ему опять пришли в голову слова того человека, которого он видел несколько времени тому на бале и который в свете слыл сумасшедшим. Пока он читал, Сугробина, сидя за карточным столом, со вниманием слушала и сказала ему, когда он кончил:
– Что ты, мой батюшка, там за страсти читаешь? Уж не вздумал ли ты пугать нас, отец мой?
– Бабушка, - отвечала Даша, - я сама не знаю, что это за книга. Сегодня в моей комнате передвигали большой шкал, и она упала с самого верху.
Семен Семенович Теляев мигнул бригадирше и, повернувшись на стуле, сказал:
– Это должна быть какаянибудь аллегория, чтонибудь такое метафорическое, гм! фантазия!..
– Тото, фантазия!
– проворчала старуха.
– В наше время фантазийто не писали, да никто бы их и читать не захотел! Вот что вздумали!
– продолжала она с недовольным видом.
– Придет же в голову писать стихи про летучих мышей! Я их смерть боюсь, да и филинов тоже. Нечего сказать, не трус был и мой Игнатий Савельич, как под туркуто ходил, а мышей и крыс терпеть не мог; такая
Даша шутила над предсказанием, а Руневский старался прогнать странные мысли, теснившиеся в его голове, и ему удалось себя уверить, что соответственность читанных им стихов с словами г. Рыбаренки не что иное, как случай. Они продолжали гадать, а старики между тем кончили вист и встали изза столов.
К крайней досаде Руневского, ему ни разу не удалось поговорить с Дашей так, чтобы их не слыхали другие. Его мучила неизвестность; он знал, что Даша на него смотрит как на друга, но не был уверен в ее любви и не хотел просить руки ее, не получив на то позволения от ее самой.
В продолжение вечера Теляев несколько раз принимался щелкать, с значительным видом посматривая на Руневского.
Около одиннадцати часов гости начали расходиться. Руневский простился с хозяйкою, и Клеопатра Платоновна, позвав одного лакея, коего пунцовый нос ясно обнаруживал пристрастие к крепким напиткам, приказала отвести гостя в приготовленную для него квартиру.
– В зеленых комнатах?
– спросил питомец Бахуса.
– Разумеется, в зеленых!
– отвечала Клеопатра Платоновна.
– Разве ты забыл, что в других нет места?
– Да, да, - проворчал лакей, - в других нет места. Однако с тех пор как скончалась Прасковья Андреевна, в этих никто еще не жил!
Разговор этот напомнил Руневскому несколько сказок о старинных замках, обитаемых привидениями. В этих сказках обыкновенно путешественник, застигнутый ночью на дороге, останавливается у одинокой корчмы и требует ночлега; но хозяин ему объявляет, что корчма уже полна проезжими, но что в замке, коего башни торчат изза густого леса, он найдет покойную квартиру, если только он человек нетрусливого десятка. Путешественник соглашается, и целую ночь привидения не дают ему заснуть.
Вообще, когда Руневский вступил в дом Сугробиной, странное чувство им овладело, как будто чтото необыкновенное должно с ним случиться в этом доме. Он приписал это влиянию слов Рыбаренки и особенному расположению духа.
– Впрочем, мне все равно, - продолжал лакей, - в зеленых так в зеленых!
– Ну, ну, возьми свечку и не умничай! Лакей взял свечку и повел Руневского во второй этаж. Прошедши несколько ступенек, он оглянулся и, увидев, что Клеопатра Платоновна ушла, стал громко сам с собой разговаривать:
– Не умничай! Да разве я умничаю? Какое мне дело до их комнат? Разве с меня мало передней? Гм, не умничай! Вот кабы я был генеральша, так я бы, разумеется, их не запирал, велел бы освятить, да и принимал бы в них гостей или сам жил. А то на что они? Какой от них прок?
– А что это за комнаты?
– спросил Руневский.
– Что за комнаты? Позвольте, я вам сейчас растолкую. Блаженной памяти Прасковья Андреевна, - сказал он набожным голосом, остановясь среди лестницы и подымая глаза кверху, - дай Господь ей царство небесное…
– После, после расскажешь!
– сказал Руневский, - прежде проводи меня.
Он вошел в просторную комнату с высоким камином, в котором ухе успели разложить огонь. Предосторожность эта, казалось, была взята не столько против холода, как для того, чтобы очистить спертый воздух и дать старинному покою более жилой вид. Руневского поразил женский портрет, висевший над диваном, близ небольшой затворенной двери. То была девушка лет семнадцати, в платье на фижмах с короткими рукавами, обшитыми кружевом, напудренная и с розовым букетом на груди. Если бы не старинное одеяние, он бы непременно принял этот портрет за Дашин. Тут были все ее черты, ее взгляд, ее выражение.