Князь советский
Шрифт:
Борисов поднял голову, взглянул на Нинино окно и решительно направился в дом.
У неё ёкнуло сердце. Что делать? Снова забаррикадироваться? А если Борисов начнет стрелять? Или – того хуже – устроит пожар? Несколько дней назад большевики говорили, что после отъезда усадьбу надо сжечь, потому что им не под силу вывезти все секретные архивы.
Борисов ввалился в комнату и схватил Нину за руку:
– Ты едешь с нами.
– Куда?! – ахнула Нина.
– В Советский Союз. Будешь перековываться из буржуйки в трудовую единицу.
Она рванулась, но на помощь Борисову
Борисов привалился рядом и поднес к её лицу кулак в синюшных наколках.
– Только пикни, стерва! Убью!
2
Маленькая кавалькада выехала из Пекина в середине августа и несколько недель кружила по просёлочным дорогам, пытаясь сбить со следа полицию.
Всё это время большевики не спускали с Нины глаз. Усталые и нервные, они срывали зло друг на друге и на любом, кто попадался под руку. Для них «отпустить Нину» означало «подарить белогвардейской дамочке шанс на спасение» – а она явно этого не заслуживала.
Когда они добрались до Внутренней Монголии, к ним присоединились несколько машин с китайскими коммунистами и их русскими советниками. Те нагнали на беглецов ещё больше страху, рассказав, что в Москве началась грызня между высшими партийными деятелями.
Иосиф Сталин, генеральный секретарь ЦК ВКП(б), неожиданно стал набирать силу и обвинил во внешнеполитической катастрофе не кого-нибудь, а самого Льва Троцкого – одного из главных организаторов Октябрьского переворота и создателя Красной армии. Его сторонников в открытую называли контрреволюционерами и травили в печати. Это был плохой знак: советские агенты, работавшие в Пекине, почти поголовно были троцкистами.
Нина слушала эти разговоры с содроганием: если правоверные большевики всерьёз опасались за свою судьбу, что могло ждать её? Впрочем, она могла вовсе не добраться до Советской России: Борисов нисколько не скрывал, что собирается «проучить» её. Он купил на деревенском базаре хлыст, сделанный из тонких и длинных металлических звеньев, и пообещал Нине, что скоро опробует на ней своё приобретение.
Великая пустыня Гоби начиналась за грядой невысоких гор, и, перебравшись через неё, кавалькада покатила по каменистому бездорожью. Одна из машин заглохла, и пока её чинили, спустилась ночь. Впервые после отъезда из Пекина беглецы позволили себе немного расслабиться. У Борисова в багаже имелась рисовая водка, и его фляга пошла по кругу.
Нина поняла, что это её единственный шанс на побег: они не успели уехать далеко от последней китайской деревни.
Пока разомлевшие революционеры сидели у костра и вспоминали своё китайское житьё-бытьё, Нина торопливо собрала вещи. Она взяла с собой только компас, одеяло, сухари и флягу с водой. Брать больше не имело смысла: если она заблудится, то всё равно погибнет.
Нина старалась не думать, что с ней будет, когда она доберётся до китайцев. Она не знала их языка, документов у неё не было, а послать весточку в Шанхай было невозможно – ближайший телеграф находился за сотню
Захмелевшие большевики один за другим разбрелись по палаткам, и, когда небо над холмами начало светлеть, Нина потихоньку выбралась из лагеря.
В сизом сумраке почти ничего не было видно, и она ориентировалась по звездам, шагая по плоской, усеянной мелкими камешками равнине.
Вокруг стояла гробовая тишина. Подвернешь ногу, напорешься на скорпиона или просто натрешь пятку – и поминай как звали.
– Главное – дождись меня! – шептала Нина.
В последние месяцы она постоянно разговаривала с мужем – словно Клим мог её услышать. Когда китайцы её арестовали, он примчался в Пекин и принял самое деятельное участие в её освобождении – и это несмотря на все ссоры и обиды! Что бы между ними ни происходило, он никогда не бросал её в беде.
Большевики наверняка не сказали Климу, куда они увезли Нину после суда, и она могла только догадываться, что с ним случилось после этого. Он вернулся домой в Шанхай? Или, может, остался в Пекине?
– Вот увидишь: я вернусь к тебе… – повторяла Нина. – Я всё исправлю; главное, дай мне шанс!
3
Над пустыней поднялось огромное розовое солнце, а Нина всё шла и шла в гору. От усталости у неё гудело в ушах, в боку кололо, но останавливаться было нельзя: надо было уйти как можно дальше до того, как начнется жара.
Внезапно тишину разорвал грохот выстрела, и совсем близко от Нины взметнулся фонтан мелких камешков. Вздрогнув, она оглянулась и похолодела: внизу, у подножья холма, стоял знакомый пропыленный «бьюик». Немец Фридрих, служивший у большевиков летным инструктором, опустил карабин и поманил Нину рукой.
– Спускайтесь!
Спрятаться было негде. Нина опустилась на землю и закрыла лицо ладонями: тащите куда хотите.
К ней подскочил Борисов и, схватив её за плечо, заставил подняться.
– Дура! – заорал он и залепил Нине пощечину. – Знаешь, сколько мы из-за тебя бензина сожгли?!
Нина попыталась вырываться, но Борисов вывернул ей руку и поволок к машине.
– Ну ты у меня сейчас получишь! – прошипел он. – Всех товарищей под удар подставила! А если б тебя поймали? Ты бы всех нас сдала китайцам!
Борисов снова хотел ударить Нину, но Фридрих остановил его.
– Поехали! Нам ещё ребят надо догнать.
Они посадили всхлипывающую Нину в «бьюик» – между ящиками с консервами и блестящей трубой от граммофона.
– Я тебя отпущу через недельку, без воды и еды, – пообещал Борисов. – Только предварительно выдеру как сидорову козу.
Фридрих взглянул на Нину в зеркало заднего вида.
– Пересаживайся в машину к Магде, – вдруг заговорил он по-английски. – И не отходи от неё ни на шаг, а то этот мерзавец забьёт тебя до смерти.
Нина растерялась. Она и не думала, что кто-то из большевиков ей сочувствует.
Борисов нахмурился.
– Ты чего ей сказал?
Английского он не знал – даром что три года околачивался в Посольском квартале.