Князь Святослав II
Шрифт:
– Что же, век тут сидеть, Ростислава дожидаючись?
– Святослав впился глазами в Ратибора.
Ратибор в раздумье пошевелил густыми бровями.
– Думается мне, княже, что Ростислав недалече, - медленно проговорил он.
– Верных людишек у него в Тмутаракани хватает. Вот он и ждет от них сигнала, когда мы уберемся отсюда.
Святослав нахмурился - может, и верно.
– Коль это так, то надо оставить Глеба с малой дружиной в Тмутаракани, а нам с остатним войском к северу податься, будто домой, - сказал боярин Перенег.
– Эдак мы заманим Ростислава в Тмутаракань. Сами же обратно
Задумался Святослав. «Перенег дело говорит. Если Ростислав на хитрости пустился, то его хитростью и одолеть надо. А сидеть в Тмутаракани и ждать - без толку».
– Быть посему, - объявил Святослав.
– Завтра утром поднимаем полки. В городе останется Глеб с тремя сотнями воинов, при нем будет Гремысл. О том, как гонцами ссылаться будем, после поговорим.
Давыд попросился было с Глебом остаться, но Святослав отказал.
Так, в начале июня черниговская дружина вышла из Тмутаракани и двинулась к переправе через Кубань, растянувшись на узкой дороге, вьющейся среди возделанных полей и белых мазанок.
В тот же день Глеб собрал народ на площади. Произнес короткую речь молодой князь, в которой упомянул о перемене власти в Тмутаракани лишь с ведома черниговского князя, ибо так повелось еще с Мстислава Храброго, а узаконил обычай этот Ярослав Мудрый. Ростиславу, ежели придет он с повинной головой, дядья дадут стол княжеский на Руси. Ему же, Глебу, на тмутараканском столе сидеть суждено не своею волей, но волей отцовой.
Народ слушал молодого Святославича в глубоком молчании. Гладкие речи ведет Глеб, а как на деле править станет после того, как указали ему путь от себя тмутараканцы. Дружина у Глеба хоть и невелика, да мужами ратными крепка. Один Гремысл в сече пятерых стоит, к тому же сердит воевода на горожан и не скрывает этого.
На торжищах Тмутаракани не утихает суета и толчея. Что ни день, приходят из-за моря торговые суда, расцвеченные разноцветными парусами. Горы товаров громоздятся на пристани, еще больше по хранилищам распихано. В Тмутаракани кроме русских и хазарских купцов чуть ли не круглый год живут купцы со всех концов света.
На улицах, примыкающих к рынкам, стоят дома ремесленников: камнерезов, кузнецов, стеклодувов, гончаров, кожевников… Не всяк по-русски разумеет да всяк дело свое знает.
Ходят по рукам здесь самые разные монеты, но больше в ходу серебряные арабские дирхемы и греческие драхмы. Повсюду на торговых площадях стоят низенькие столы менял, сидящих на сундуках с самой разнообразной монетой. Подходи, заезжий гость, поменяют тебе медные персидские фельсы на русские куны и гривны либо на франкские солиды или на золотые «змеевики» Владимира Красное Солнышко (они особо ценились среди купцов).
Спокойно было в Тмутаракани с той поры, как ушел отсюда Святослав с дружиной, но витала в воздухе какая-то тревога. Кроме княжеских мытников всюду шныряли вооруженные Глебовы дружинники, днем и ночью объезжала город конная стража. Начеку был князь Глеб, а вместе с ним и весь город.
Тадуна хазарского Гремысл отправил с глаз долой, якобы с поручением. А сам с таинственным видом молвил Глебу: «Скоро вернется хитрец Азарий и Ростислава приведет за собой».
Но дни проходили за днями, а Ростислав не объявлялся.
Прошел июнь, наступил
Вскоре вслед за гонцом вступил в Тмутаракань конный отряд, посланный к Глебу Святославом.
…Покуда добрался Святослав до Чернигова, наступил август, уже вовсю хлеба колосились. Жара стояла такая, что хоть из речки не вылезай.
[60] … к Андрееву дню - 17 июля.
Отпустил Святослав домой переяславскую дружину, распустил своих воинов. Приветлив и радостен был он в те дни.
На вопрос Олега, что стало с Ростиславом, Святослав ответил с гордой улыбкой:
– Прознал тетерев, что охотник приближается, и упорхнул подальше.
– А ежели вернется он в Тмутаракань?
– осторожно спросила Ода.
– Глеб ныне крепко сидит в Тмутаракани, - не без самодовольства промолвил Святослав, - я ему шестьсот воинов оставил и Гремысла. Да еще катепан херсонесский обещал четыреста пешцев Глебу прислать. Да из хазар набралось две сотни охочих молодцов сыну моему служить. Пусть-ка сунется Ростислав!
А как собрали смерды урожай и подули осенние ветры, вся дружина Глебова вдруг объявилась под Черниговом. Увидев стяг Глеба, Святослав сначала глазам своим не поверил. Потом прямо в воротах детинца стащил сына с коня и так угостил кулаком, что бедняга и с ног долой.
Гремыслу тоже досталось. Обругал его князь последними словами да при дружине.
– Что за напасть такая, мой старший сын стол княжеский отстоять не может!
– возмущался Святослав.
– И дружина есть, и воевода, и меч держать обучен, а от сечи бежит!
– Э-э, князь, не горячись, - вступился за Глеба Гремысл.
– На этот раз вывел Глеб Дружину против Ростислава, да уклонился тот от битвы, хотя касогов с ним пришло видимо-невидимо. Гоняться за ним мы не стали, повернули обратно к Тмутаракани. Глядим, а ворота заперты. На стенах народ шумит, кричат Глебу, чтоб уходил назад в Чернигов. Глеб дружину на штурм повел, но сзади Ростислав с касогами подошел. Так и метались мы меж двух огней. А потом от Глеба ушли те немногие тмутараканцы, что с нами были, ушли и хазары. А от Дигениса подмога так и не пришла. Что нам оставалось делать, князь? Посовещались мы с Глебом и повернули коней к русским пределам. Ростислав нам не препятствовал, наоборот, дал ествы на дорогу.
– Ну, прямо рыцарь из Одиных баллад!
– сердито фыркнул Святослав.
– Рыцарь - не рыцарь, а одолел нас Ростислав не копьем, а умом, - сказал Гремысл со вздохом.
– Мне-то что? Я за свою жизнь немало сражений прошел и ни разу бит не был, а Глеб переживает. Ущемил его самолюбие Ростислав.
– Меньше Псалтырь читать будет, - проворчал Святослав.
Глеб и впрямь мрачнее тучи вступил в отчий дом. Восторженная радость, с какой встретила его Ода, немного озадачила юношу. Такой пламенный поцелуй запечатлела на его устах, какой, пожалуй, дарят лишь горячо любимому человеку.