Князь Святослав
Шрифт:
– Пути господни неисповедимы. Как часто приходится колебаться между сожалением о человеке и презрением к его судьбе.
– Это ты имеешь в виду судьбу своего повелителя?
– Нет, вас обоих. Пока вы дерётесь, придёт третий и похитит результаты вашей борьбы. Ну разумно ли это?
Калокир помолчал и подумал.
– Что думает на этот счёт Цимисхий?
Хрисанф опять оглянулся на окно и на дверь.
– Я не держу ромейской прислуги в доме, - сказал Калокир.
– Но хотя бы она и слышала наш разговор, это безопасно.
– Благородный патрикий!
– сказал монах решительно.
–
Калокир не прерывал, слушая, пристально следя за изменением лица, за выражением глаз Хрисанфа.
– Его величество в тайне данной мне аудиенции сказало: «В ваших с патрикием Калокиром разделённых телах видна единая душа, которая милостью Христа сохраняется неразделённой и поныне»… Дальше он прибавил:- Передай благородному патрикию, что постоянные и непрерывные молитвы мои достигли ушей господа и вызвали меня на вершину власти. Моя царственность готовится ныне с божьей помощью разделить с тобой, благородный патрикий, труды нашей царственности…»
В столь же красноречивых выражениях Хрисанф передал Калокиру обещание Иоанна Цимисхия наградить его высоким титулом, поместьем и деньгами, если он оставит Святослава, вернётся в стан ромеев и будет ему полезен… Разумеется, всё будет прощено и забыто.
Калокир усмехнулся ядовито:
– Кто кого должен прощать? Ах, наглец… А после всего этого что он тебе сказал?
От волнения Хрисанф стал теребить крест на груди.
– Хрисанф, ведь он объяснил же тебе, зачем обещает мне эти блага?
– Нет, не объяснил… Клянусь пресвятой богородицей…
– Знаю я тебя. Ты научился клясться, это - твой хлеб. Сейчас ты скажешь правду.
Калокир захлопал в ладоши, вышли два телохранителя.
– Проводите этого смиренного монаха в подземелье, и прижгите ему пятки.
Хрисанф упал на колени и торопливо залепетал:
– Да, он открыл мне секрет текущего дня. Лев Фока, сбежавший с острова Лесбоса… и поднявший мятеж, в руках правосудия…
– Что врёшь? Мне достоверно известно, что Лев Фока, как и я, ненавидящий Цимисхия всеми фибрами своей души, бросил всё своё состояние на то, чтобы создать армию, и её он создал, и сам уже в столице…
– Был в столице. Да, был. А сейчас по повелению василевса ослеплён. Уже удачно ослеплён вместе с сыном Вардой и отправлен на остров Калоним…
Калокир качнулся за столом от неожиданности.
– Как же это случилось? Говори, но точно.
– Лев Фока с приверженцами своими прибыл в один дом столицы. Один из его приверженцев пошёл к своему родственнику за содействием Льву Фоке, а родственник пошёл к друнгарию флота, которому поручено было управление города и выдал родственника. Друнгарий окружил дом, в котором укрылся Лев Фока. Но Лев Фока убежал в заднюю дверь и укрылся в храме. Оттуда его выволокли и дальнейшее тебе известно…
– А что тебе после всего этого сказал василевс?
– Это были его последние слова.
Калокир схватил лазутчика за шиворот и толкнул к двери. Они спустились в подземелье. Пока служка подземельной тюрьмы разжигал огонь, лазутчик ползал вокруг ног Калокира и придушенным отчаянным голосом вопил:
– Это - последнее, что он сказал…
Служка схватил его и привязал к деревянному помосту. Потом он поднёс зажжённый факел к ногам Хрисанфа… Раздался в подземелье придушенный вопль, пыхтенье, рёв…
– Он сказал последнее слово… - прохрипел Хрисанф.
– Прекратить, - приказал Калокир.
Служка отнял факел от пят лазутчика.
– Он сказал, - зашептал лазутчик, - с одним зверем расправился. Теперь помогай мне, Хрисанф, загнать в яму другого зверя… Ничуть не меньше, а, пожалуй, пострашнее…
– Вот это истинное намерение Цимисхия. Я его угадал. Я никогда не позволю загнать себя в яму. Иди и скажи этому малорослому армянину, что его ожидают ещё большие сюрпризы, от которых он уже не отобьётся… и не оправится.
И он вытолкнул лазутчика в темноту ночи.
А между тем Калокир всё время думал о том, сколь важное решение предстоит принять на совете дружины. Он уже смекнул, что в случае уступок русских, он останется на мели. Исход может быть самый неожиданный. С чем он останется? Наверно, ему не удержать и Херсонеса. К какому берегу прибиться? Да и будет ли этот берег? А вдруг Святослав пойдёт на уступки? О, Калокир не допустит этого. Ни за что!
Душан сыграет роль спасителя. О! Душан может стоить целого войска. И если князь и Калокир уговорят Душана поднять в тылу ромеев болгарское крестьянство, Цимисхию не сдобровать. Ни Святослав, ни сам Душан не подозревают, какой взрывчатой силой в данной ситуации явится этот вожак богумильства. За ним стоял весь славянский мир полуострова и даже многие в столице, которым нравилась новая ересь богумилов - наследников павликиан. Ведь именно там в Азии подал Калокир эту мысль Фокам, и она очень хорошо сработала против Цимисхия… Только бы немножко продержаться!
А богумилы - это люди, которые по первому зову наставника шли на костёр за новую веру и простой народ. Люди самоотверженные, соединённые в прочный союз молодой ереси, которая подтачивала благополучие бояр. Бояр Калокир не боялся. Он обезглавил их целых три сотни в Доростоле, чтобы не мутили и не сплачивали вокруг себя недовольных политикой руссов. Это были коренные столпы боярства. Калокиру казалось, что достаточно Душана настроить и он, выпущенный на свободу, поднимет болгарское крестьянство против Цимисхия. Душан, думал он, мог бы даже стать болгарским царём, подвластным Святославу. Калокир, как заядлый политик, мирился бы пока с ролью временщика при нём, например, первого вельможи. В этой роли ему легче было бы угрожать трону ромейских василевсов.
Да, они не могли понимать это, ни сам учёный и слабохарактерный болгарин - царь Борис, ни русский отважный, но простодушный князь Святослав. Князь, никогда не сталкивавшийся с мятежным простым людом и не наблюдавший скрытых течений внутри своей молодой державы рюриковичей и не подозревавший о бесконечном ропоте, невзгодах и строптивости по виду покорных подданных просвещённого ромейского государства, не поверил бы Калокиру, если бы тот и рассказал о реальной силе изнывающего в заточении старого, грязного в рубище Душана. Князь, привыкший видеть влияние и мощь только покоящиеся на острие меча и наследственной власти расхохотался бы, услышав о скрытой силе Душана.