Князь Святослав

Кочин Николай Иванович

Святослав согласился с тем, чтобы подписание договора о вечном мире было отложено до весны. О том просил василевс. Он мотивировал это спешными своими заботами о свадьбе, об укрощении мятежников, тем, наконец, что сам хотел лично принять участие в выработке текста окончательного договора. А это будет возможно только весной будущего года, когда он освободится от всех забот. Святослав великодушно согласился на это. Тем более, что князь хотел до весны привести в порядок свои государственные дела. Временное соглашение его устраивало.

Византийцы признавали законность владений Святославом всех славянских земель. Он получал огромный выкуп за все земли и города, захваченные на

территории Византии, получал на каждого своего воина вознаграждение, которого хватило бы содержать и прокормить в течение всех лет войны с греками. Получал новые льготы на право русских купцов беспрепятственно, нестеснительно и беспошлинно, пользуясь рядом привилегий, вести торг на рынках Константинополя и Византии вообще. Детальное урегулирование всех прочих дел и претензий князя (а они были) должны быть предусмотрены окончательным договором о мире. Съезд назначен был на последние дни пасхи следующего года. И слушая, как читали текст договора, князь думал о том, как много предстоит мирных дел по устройству своей огромной страны, понадобятся дельные помощники и следовало бы в первую очередь пригласить просвещённых греков, и привиты русским желание обзаводиться школами и новой верой. Вопрос о новой вере для себя Святославом был решён. Но сперва он хотел подготовить к этому приближенных и дружину.

Глава 33

НАВЯЗАННАЯ НЕВЕСТА

Иоанн Цимисхий был рад такой развязке, ибо и на Востоке положение дел было неблагоприятным. Узнав о приближении Святослава к столице, сын куропалата Льва Варда Фока решил, что это и есть самое удачное время для свержения Цимисхия, отправился в Каппадокию и провозгласил там себя василевсом. Он объединил вокруг себя всю обиженную Цимисхием родню Фок, и так как был очень богат, нашёл наёмников, собрал войско, наградил своих приближенных титулами и чинами. Он ловил, сажал на кол и ослеплял всех сторонников и ставленников Цимисхия в Азии, грабил их имения, сжигал дома, разорял земли… Это держало Цимисхия в постоянном беспокойстве.

Но когда Святослав отошёл от Константинополя, Иоанн Цимисхий вздохнул свободнее. Весь дворец ликовал, потому что перед этим гибель казалась почти неизбежной. Теперь царь целиком отдался борьбе с новоявленным василевсом. Сперва он послал ему письмо, обещая прощение и свободу, имения и имущество оставить в неприкосновенности (а на самом деле лелея мысль схватить и пытать своего соперника по трону). «Советуем вам пробудиться от исступления, - писал Цимисхий в этом письме, - и немедленно воспользоваться даруемой милостью. Если же будете сражаться и усиливать возмущение, то после пожалеете о своём безумии, когда, по силе законов, осудят вас на смертную казнь».

Но Варда Фока даже не удостоил Цимисхия ответом, а вместо этого повсюду поносил его и каждому отбывающему в Константинополь давал наказ передать Цимисхию, что он гнусный злодей, захвативший чужой престол и что придёт время, когда он расплатится за уничтожение Никифора Фоки, «законного» василевса Ромейского царства. Всё это в ещё более раздутом виде, в ещё более непристойных выражениях доходило до Цимисхия.

Цимисхий отдал приказ Варде Склиру, своему лучшему военачальнику, сосредоточить свои силы на борьбе с Вардой Фокой.

Варда Склир был родственником мятежника Варды Фоки: сестра Фоки была замужем за братом Склира. Однако, когда дело касалось власти, византийцы ни перед чём не останавливались: убивали отцов, ослепляли детей, заточали жён и братьев. Варда Склир прежде всего послал своему родственнику увещевательное послание.

«Ты

ошибаешься, патрикий, - писал военачальник Варда Склир Варде Фоке, - думая поразить непобедимого василевса, как спящего льва. Знаешь, что сей знаменитый во бранях муж, одной славою имени своего обращал в бегство многочисленные ополчения. Как ты мог, убеждённый советами отчаянных людей, подвергнуть себя такой опасности? Не теряй последней надежды, воспользуйся, доколе есть ещё время, человеколюбивою милостью, которой ты после не получишь, и, обвиняя себя в безумии, много будешь плакать…»

Варда Фока ответил Варде Склиру:

«Воображая, в какое состояние ввергнул моё поколение нечестивый и беззаконный Иоанн, немилосердно убивший василевса, моего дядю, а своего благодетеля, как спящего льва, безрассудно сославший меня в ссылку и безо всякой причины жестоко, бесчеловечно лишивший очей моего родителя, я почитаю жизнь несносною. Итак, не старайся склонить меня к тому, чтобы я предал жизнь мою в руки гнусного злодея; ты меня никак не убедишь! Но я, как воин, препоясанный мечом, буду сражаться за погибших моих родственников. Когда счастье колеблется между двумя случаями, тогда один из них непременно сбудется: или достигну царского величия и воздам достойное возмездие убийцам, или, освобождённый от презренного и беззаконного тирана, благородно претерплю мою участь».

Как истый византиец, привыкший сражаться и хитростью, Варда Склир, прибыв в Азию, к местам мятежа на всякий случай скрытно расставил в разных местах часть войска. В то же время он подготовил партию лазутчиков, переряженных в нищенские рубища, и отправил их к солдатам мятежника. Там мнимые нищие раздавали воинам золото и обещания, что тот, кто оставит Фоку, получит ещё больше. В одну ночь почти все приближенные Варды Фоки его оставили, сам он с горсткой солдат бежал, но взят был в плен. Цимисхий велел выколоть глаза Фоке и вместе с семьёй сослал его в заточение на один из островов империи.

Освободившись от угрозы русских, расправившись с мятежниками, Цимисхий стал спешно, лихорадочно готовиться в войне со Святославом. Но прежде всего решил изгладить дурное впечатление народа от всех этих событий и отпраздновал своё бракосочетание с ненавистной Феодорой. Пышность, торжественность церемоний, щедрость василевса превзошли на этот раз все ожидания жителей столицы.

В храм святой Софии нельзя было пробиться, всё вокруг было запружено празднично одетым и ликующим народом. Ликовать научили специальные глашатаи. В самом храме были протёрты вся мозаика, стекла, амвоны, иконостасы; горело неисчислимое количество лампад перед строгими ликами икон, сияли ризы и паникадила. Вереницею тянулись к месту торжества бесконечные роскошные повозки, фигляры и поводыри с собаками и медведями; всадники в парадных одеждах на резвых конях, на которых звенели бронзовые колокольчики… На улицах гуляли трубачи, гудошники, барабанщики, здесь и там играли на гуслях, на зурнах, на тимпанах. Виднелись монахи в праздничных рясах; под хоругвями, покачиваясь, шли толпы клириков, распевающих гимны в честь царя.

Везде, и около дворцов, храмов, форумов, и в портиках, и на террасах виднелись чиновники и титулованные вельможи.

Всюду в лавках бесплатно давали арбузы, вино, печёные яйца, сушёную рыбу, раздавали деньги. Тут толпился простой народ, ел, шумел, гоготал и пел песни. На ипподроме показывались бега в честь этого события и поэты читали стихи, прославляя «божественную чету бракосочетающихся василевсов».

Из храма святой Софии Цимисхий проводил свою венценосную супругу до дверей женских покоев дворца, в спальню царицы не зашёл и с тех пор вообще не заходил никогда.