Князь Тавриды. Потемкин на Дунае
Шрифт:
Ни к чему подобному Потемкин не был подготовлен и хотя по мере сил он заботился о благосостоянии края, но для приема в нем императрицы этого не было достаточно. Он хотел бы показать ей эти области в блестящем положении.
«Императрица может пожелать ехать очень скоро. Как сделать что-нибудь в такое короткое время».
Эти мысли, как вихрь, пронеслись в его голове. Он побледнел.
Екатерина заметила это и посмотрела на него подозрительным взглядом.
Григорий Александрович понял, что это намерение
Он быстро оправился.
— Государыня! — воскликнул он. — Простите ли мне мое мгновенное смущение… но неожиданное предложение вашего величества так обрадовало меня, что я до сих не смею верить этому счастию… Край, благословляющий имя вашего величества, с восторженною радостью узрит у себя свою обожаемую монархиню.
Екатерина не ожидала такого ответа и милостиво улыбнулась.
— Прошу одной милости, — сказал Потемкин, — не откладывать этого благого намерения.
— Нет, нет, я даже приглашу императора Иосифа встретиться со мною на пути!
— Этот чудный край, ваше величество, создан для свидания царей! — восторженно заметил Григорий Александрович.
Путешествие Екатерины на юг было решено.
Князь немедленно после этого разговора принял все меры для приведения Крыма в самое цветущее состояние. Не щадя ни денег, ни трудов, отправил он туда множество людей, заставил их работать и днем и ночью.
XII. Возмездие
Промелькнувший десяток лет не прошел, увы, бесследно для остальных героев нашего правдивого повествования.
Если на лучезарное, полное блеска и славы жизненное поприще светлейшего набегали, как мы знаем, тучки нерасположения государыни и гнетущих воспоминаний юности, то над головами других наших героев разразились черные, грозовые тучи.
Возмездие, которое ожидал Григорий Александрович Потемкин для князя Андрея Павловича Святозарова, началось и не для его одного.
Первою жертвою пал Степан Сидоров.
Мы оставили его в тот момент, когда он, неожиданно для самого себя, исполнил волю светлейшего удачно и легко, найдя не противодействие, которое ожидал, но даже поддержку в своей жене.
Ее быстрое согласие, с одной стороны, его обрадовало, так как он не на шутку перетрусил перед князем Потемкиным, но с другой, оно заронило в его сердце против его жены какую-то едкую горечь.
Честный по натуре, имея на совести единственное пятно — страсть к женщине, которая сделалась его женой, и совершивший даже, повинуясь своей страсти, присвоение чужих денег, которые и перешли целиком в карман той же женщины, он не мог примириться, не даже радоваться гибели своей дочери.
В нем, простом человеке, нравственное чувство было гораздо развитее, нежели не только у его жены, но у всего тогдашнего так называемого «общества», в примерах которого она почерпнула и свой
Он считал гибелью то, что Калисфения Фемистокловна признавала ее торжеством и с неба свалившимся счастьем.
Он не стал с нею препираться по этому вопросу, тем более, что не был в силах предотвратить гибель своей падчерицы — борьба с Потемкиным, особенно при знании последним его тайны, была бы с его стороны безумием.
Он понял только, насколько они с женой разные люди — понял только теперь, когда страсть к жене уже улеглась и когда появился жизненный вопрос, который они решили с такою резкою противоположностью мнений.
До этих пор сперва отуманенный страстью, а затем ходивший как бы в угаре от осуществления его мечтаний, он идеализировал связавшую с ним свою судьбу женщину.
Теперь он прозрел и вдруг почувствовал себя страшно одиноким.
Его даже смутила мысль, что эта женщина, так охотно продающая свою дочь, могла продать себя и ему за деньги, — только продать, так как все деньги перешли к ней.
Он стал припоминать подробности своего сватовства и разного рода мелочи, тогда незамеченные им в чаду влюбленности, теперь восстали перед ним подтверждающими эту мысль фактами.
Да ведь он и сам, — припомнил он, — считал деньги средством приобрести ее расположение. Для этого-то он только и присвоил их.
И он приобрел ее.
Когда его неправдой нажитый капитал из его укладки перешел в сундук Калисфении Фемистокловны, он был даже рад, так как цель, для которой были добыты им эти деньги, была достигнута, а они, сами по себе, жгли ему руки, пробуждая в нем тяжелые воспоминания.
Но никогда так ясно, как теперь, он не сознавал, что он купил свою жену.
Если он мог купить ее, то ранее мог купить и другой… Ранее… А почему не после него…
Его мысли как-то невольно перенеслись на его сына Андрюшку, которому был девятый год в исходе.
Страшная мысль: его ли это сын? — каплей раскаленного свинца капала на его мозг.
Он вспомнил князя Андрея Павловича Святозарова.
Степан Сидорыч сидел в спальне.
Жена повезла Калисфению в Аничков дворец.
Был вечер. В спальне было совершенно темно, и Степан Сидорович не зажигал огня. Среди окружавшего его мрака ему было как-то легче с его думами.
— Папа, ты здесь? — раздался детский голосок. Это вбежал Андрюша.
— Здесь, здесь, беги сюда, — сказал отец и в голосе его прозвучала радость.
Приход ребенка был очень вовремя.
Адское сомнение вдруг исчезло из души Степана Сидоровича, когда он ощутил в своих руках мягкую и шелковистую головку сына.
— Мой… мой, — прошептал он. — Вот для кого я буду жить… я не один…
— Что ты плачешь, папа? Как здесь темно, — пролепетал Андрюша, по-детски перескакивая от вопроса к выражению впечатления.