Князь Василий Долгоруков (Крымский)
Шрифт:
— Прищемили хвост турку! — обрадовался Румянцев. — Только теперь поздно ласкаться!
Чувствуя, что великий визирь уже сломлен, отбросив, все предписания Петербурга, фельдмаршал решил одним ударом покончить с Портой: не перемирие, а немедленное подписание мира!
Он вызвал писаря и, расхаживая большими шагами по скрипучим половицам, продиктовал ультиматум:
— О конгрессе, а еще менее о перемирии, я не могу и не хочу слышать!.. Ваше сиятельство знает нашу последнюю волю: если хотите мира, то пришлите полномочных, чтоб заключить,
Румянцев ждал положительного ответа со дня на день, был уверен в нем, но тем не менее предупредил Салтыкова и Каменского: если в письме визиря встретит несходство с интересами России, то немедленно сообщит об этом генералам, чтобы военной силой вконец сломить турецкое упрямство и самонадеянность. Сам же с двумя пехотными полками и пятью эскадронами кавалерии подошел к деревне Кючук-Кайнарджи, открыто демонстрируя визирю, что идет на соединение с корпусом Каменского.
«Аллах оставил меня…» — обреченно подумал Муссун-заде, когда ему донесли о движении русского паши.
Окружавшие его чиновники тревожно склонили головы — ждали приказаний. Их сгорбленные, в широких одеждах фигуры напоминали нахохлившихся цветастых птиц и выражали такую покорность, что у визиря не осталось никаких сомнений — все готовы смириться с участью позорного плена. Это разозлило его.
— Румян-паша решил, что захлопнул клетку, — проскрипел Муссун-заде, кривя рот. — Но на дверцу следует еще навесить замок, чтоб птичка не улетела. А замок пока в наших руках!
Под замком великий визирь разумел мирный договор. Он полагал, что на согласование оставшихся восемнадцати статей потребуется несколько недель, а за такое время многое может перемениться, ибо турецкий флот находился у берегов Кубани и был готов десантировать янычар и Крым. В случае удачи все пункты, касавшиеся Крымского ханства, теряли силу, а война приобрела бы иное течение.
Поразмыслив, Муссун-заде назначил полномочными депутатами на переговоры с русскими нишанджи Ресми Ахмет-эфенди и нового рейс-эфенди Ибрагим Муниба. И дал им указание всемерно затягивать подписание мира.
8
С прибытием на Кубань Девлет-Гирея обитавший в Бахчисарае Сагиб-Гирей почувствовал, что врученная ему от имени народа власть начинает ускользать из рук. Ногайские орды вообще перестали повиноваться: едичкулы, отколовшись от прочих орд, примкнули к Девлету, едисанцы и буджаки снова стали звать к себе Шагин-Гирея, который не замедлил появиться в тамошних степях. Да и в самом Крыму тлевший до поры костер разномыслия в диване и обществе к весне 1774 года запылал сильнее прежнего. Но теперь беи, мурзы и аги спорили не о том, чью сторону принять — России или Порты, — а какому хану подчиняться.
Сагиб-Гирей был возведен в ханское достоинство по древним крымским обычаям, однако султан Мустафа так и не подтвердил его избрание присылкой положенных в таких случаях специального фермана и подарков. Девлет-Гирей, наоборот, имел султанское позволение на ханство, но в нарушение этих самых обрядов обществом не избирался. Мустафа ушел в мир иной, а новый султан Абдул Гамид к обоим ханам
Оставшись после полуденного намаза с глазу на глаз с Сагиб-Гиреем, Джелал-бей грубо обругал его:
— Дождешься, что все татары сбегут под Девлетову руку! Или тебе надоело быть ханом?.. Чего тянешь?.. Решайся, Сагиб!
— А ты, бей, похоже, забыл, сколько русских стоит у ворот Ор-Капу… А гарнизоны здешние?.. Что мы сможем сделать без турок?
— Янычары помогут, когда к Порте вернемся! Султану надо писать, прощение просить. А он нас, будь уверен, не обидит.
— Султан не обидит, зато Долгорук-паша с пушками под боком… Подумать надо.
Бей знал, что Сагиб боится Долгорукова, помнил, как подобострастно юлил он на аудиенции прошлым летом, и понимал, что преодолеть этот страх нелегко. Бей пытливо глянул на хана, зашептал проникновенно:
— Ты напрасно страшишься русского паши. Лишить тебя ханской власти он не может. Ты получил ее от нас и перед нами должен держать ответ… У России и Крыма дороги разные! Можно примирить одного татарина с русским, можно примирить сотню, тысячу. Но как примирить народы?!
— А договор о дружбе?
— Бумажка!.. Дружба договорами не начинается. Договор может лишь закрепить уже имеющееся приятельство. Но его нет! И не будет! Ибо Крым и Россия — разные сущности. И чем раньше ты это поймешь, тем скорее поднимешь знамя священной войны против неверных!.. Запомни, если от тебя отвернется Россия — это не беда. Беда — когда от тебя отвернется наш Народ!
Уговоры и угрозы Джелал-бея подействовали — после тягостного колебания Сагиб-Гирей объявил в диване, что готов выступить против России.
Это решение хана эхом отозвалось в крымском обществе: муллы в мечетях стали еще злее поносить Россию, мурзам и агам было велено скрытно готовить отряды, чтобы по первому зову следовать к назначенным местам для нападения на русские войска. В диване подробно расписали, кому какой гарнизон или пост атаковать. На побережье поставили наблюдателей с приказом немедленно донести хану о появлении турецкого флота. Чтобы не возбуждать подозрений в неверности, хан велел татарам вести себя мирно и российских солдат не обижать.
Все делалось тайно, но Веселицкий недаром платил деньги своим конфидентам — они исправно доносили о замыслах хана и дивана, а Петр Петрович в свою очередь посылал рапорты Долгорукову и новому командующему Крымским корпусом генерал-майору Ивану Варфоломеевичу Якобию.
Осмотрительный Якобий тоже расставил на прибрежных горах свои посты и приказал всему корпусу быть в готовности к отражению турецкого десанта, а коль придется, то и к подавлению татарского бунта.
В эти же дни одиночные российские корабли непрерывно крейсировали у берегов полуострова. Матросы, взобравшись на высокие мачты, крутили головами, выискивая неприятельские паруса. Но горизонт был чист — ни судна, ни лодки.