Князь Василий Долгоруков (Крымский)
Шрифт:
Долгоруков долго молчал, уставившись на расстеленную на столе карту, потом произнес бесцветным голосом:
— Конфиденты доносят, что визирь с армией в сто тысяч переходит Дунай… А ежели еще татары ударят от Перекопа вдоль Днепра и отделят нас от путей ретирады, то…
— Ну нет! — перебив его, воскликнул Румянцев, слух которого резануло слово «ретирада». — Татар из Крыма мы не выпустим! Не для того я в той стороне корпус Берга и калмык держу!..
Первого июня он послал генерал-поручику Бергу ордер открыть «прямые военные действия внесением оружия в
К этому времени пехотные полки, обозы и артиллерия уже несколько дней переправлялись через Днепр. Мост, на быстрое сооружение которого рассчитывали в штабе, из-за малого количества строительных материалов так и не был построен. Обругав инженеров за нерасторопность, Долгоруков приказал наладить у Кременчуга и Переволочны паромные переправы.
Подгоняемые обозленными офицерами, инженерные команды, поспешая, закончили работу в два дня. Но в составленное расписание перевоза людей и грузов неожиданно вмешалась непогода. Сильный порывистый ветер, погнавший по Днепру бугристые пенные волны, и обильные дожди, лившие почти непрерывно днем и ночью, нарушили все планы. Лишь в первую неделю июня полки перебрались на правый берег и, растянувшись походными колоннами, медленно двинулись по раскисшим дорогам к Самбору.
Встревоженный неожиданной резкостью рескрипта Екатерины и не желая быть посмешищем Петербурга, Голицын снова перевел свою армию через Днестр. Но на этот раз осмелевшие турки не спешили отступать — попытались остановить ее движение на подступах к Хотину, атаковав авангард генерал-майора Прозоровского. Тот смело принял бой, отбил наскоки янычар и сипах, а затем удачной контратакой принудил неприятеля бежать в крепость.
Эта не имеющая большого значения победа тем не менее очень порадовала Голицына. Он похвалил Прозоровского за отвагу и приказал начать обстрел Хотина из орудий. А генералам пояснил:
— Сия бомбардирада производится для единого покушения — не сдастся ли устрашенный неприятель без баталии?
В полночь четвертого июля, разрывая густой мрак яркими всполохами огня, раскатисто загрохотали армейские пушки, мортиры, единороги, бросая ядра и бомбы на крепостные стены. С бастионов Хотина тотчас ответила турецкая артиллерия, стараясь поразить русские батареи.
Канонада гремела всю ночь, пропитав днестровский воздух кислым запахом сгоревшего пороха.
Поутру Голицын прекратил обстрел, долго рассматривал в зрительную трубу крепостные башни в поисках белых флагов или каких-либо других признаков готовности турок сложить оружие, затем оказал досадливо:
— Коль страха не имеют для сдачи — попробуем достать Хотин осадой.
Он приказал блокировать крепость с трех сторон (с четвертой естественным рубежом окружения стал Днестр), но опасаясь подкрепления осажденного гарнизона переправившимся через Дунай войском нового великого визиря Али Молдаванжи-паши, послал Румянцеву письмо с прежним требованием двигаться к Бендерам, чтобы угрозой
Покинувший в середине июня Крюковый шанец Румянцев перевел свой штаб в Святую Елизавету. Сюда и примчался извилистыми дорогами Подолии нарочный офицер от Голицына.
Бегло прочитав письмо генерала, Румянцев раздраженно засопел носом, порывисто сунул бумагу в руки сидевшего рядом Долгорукова, прошипел сквозь зубы:
— Вот, князь, полюбопытствуйте, к чему толкает меня Голицын.
И, не дожидаясь ответа, бухнув кулаком по столу, воскликнул огорченно:
— Господи, ну как же можно так упорствовать в заблуждении?! Ведь даже слепой узреет, что ежели я пойду за Буг, то открою все наши границы от Бендер до Очакова! И путь на Киев открою!
— Князь пишет, будто визирь неподвижно стоит между Хотином и Бендерами, — сказал Долгоруков.
— А вот на сие я сомневаюсь полагаться!.. Маскируя нынешним недолгим стоянием свое намереваемое прямое движение, Али-паша может вдруг повернуть на восток и ударить внезапно… Что тогда делать?.. Князь-то ответчиком перед государыней не будет!
— Но, согласитесь, ему нужна подмога. Берг выпустил татар из Крыма, и они, по сведениям конфидентов, держат путь к Хотину.
— С татарами Голицын управится сам, коль будет смел и решителен… А я должен свою службу справить границы защитить от турок!
Но, подумав, все же отправил к Бендерам гусарский полк генерал-майора Максима Зорича, а к Очакову — отряд запорожцев.
Тем временем положение под осажденным Хотином изменилось — к крепости подошел хан Девлет-Гирей с 25-тысячной татарско-ногайской конницей. Хан попытался прорвать кольцо окружения, но напоролся на разящий картечный огонь полевой артиллерии. Атака быстро захлебнулась, и, понеся тяжелые потери, хан увел конницу на юг, решив дождаться подхода Молдаванжи-паши.
— Уж теперь-то злопыхатели прикусят языки! — радовался, ободренный успешным боем, Голицын. — Не все мне за Днестр бегать!
Однако радость его была недолгой. Разбитые татары соединились у Рябой Могилы с конницей великого визиря, и спустя три дня: двадцать пятого июля — многотысячное войско грозно надвинулось на Первую армию.
Когда посланные на разведывание казаки, донесли Голицыну о числе неприятеля, он упал духом и велел немедленно собрать генералов на военный совет.
— Устоять противу такого войска мои полки не смогут, — сказал он блеклым голосом, стараясь не смотреть в глаза генералов. — И чтобы сохранить армию, я приказываю снять осаду и отойти за Днестр…
Повторного бесславного отступления князю в Петербурге не простили! На собравшемся тринадцатого августа Совете все без исключения — даже Чернышев — поносили Голицына за трусость.
— В рассуждении моем, — говорил Никита Иванович Панин с неподдельным волнением, — когда неприятель видит свои земли избавленными от пребывания войск вашего величества, имеет свободные руки и не потерпевшие урона собранные силы, следует ожидать, что теперь он устремит свои действия против наших собственных границ… И получается, что, решив на Совете вести войну наступательную — и начав оную! — мы станем защищаться.