Князь. Записки стукача
Шрифт:
И тогда покойный отец проснулся во мне. Я вскочил, но понял – меня лишили ремня. Не помня себя от гнева, придерживая падающие брюки, я бросился из комнаты. Я бежал в бешенстве по пустому коридору, пока не наткнулся на двух жандармов, стоявших у портрета Государя.
Они охраняли приемную графа Шувалова.
– Где, – рявкнул я, – Его превосходительство граф Шувалов?
– Его превосходительство в отъезде, – вежливо ответил один из жандармов. – Вы, как я понимаю, князь Вол-кий. Где ж вы запропастились? Вас уже полчаса ждет его превосходительство полковник Кириллов… Прошу! – и он показал на приоткрытую дверь справа от портрета.
– Вот
За столом в знакомой позе, совершенно углубившись в бумаги, сидел… незнакомый господин в голубом мундире с золотыми эполетами.
– Садитесь, милостивый государь… И почему вы опаздываете? – сказал он, не поднимая головы.
– Правосудия! – закричал я.
Он поднял голову от бумаг и с любопытством посмотрел на меня.
– Не понял вас, сударь?
– Меня выпороли!.. Я этого так не оставлю! Я не боюсь огласки, я Государю жаловаться буду… Я князь, я дворянин!
Он смотрел на меня в совершеннейшем изумлении.
– Выпороли? Кто вас выпорол?
– Полковник Кириллов!
Он усмехнулся:
– Видите ли, милостивый государь, полковник Кириллов – это в некотором роде я. И я вас не только не порол, но вижу вас впервые…
– Ложь! Ложь! Западня! – кричал я.
Он позвонил. Вошел жандарм.
– Господин явно не в себе. Отвезите его домой…
– Нет, я в себе!
– Если вы будете настаивать, вас отвезут в сумасшедший дом. Боюсь, что это вам не понравится, ибо застрянете вы там надолго… Я велю выяснить, что с вами произошло, и мы разберемся. Ждем вас завтра… И, – добавил брезгливо, – приведите в порядок свою одежду. Брюки в крови… у вас, что ли, геморрой разыгрался? Да и ремень надо носить, сударь… – с отвращением сказал он. И наконец совсем оторвавшись от бумаг, приказал жандарму: – Отведите господина в туалетную комнату и заодно разберитесь, что у него произошло.
– Ступайте за мною, – равнодушно велел жандарм.
Придерживая прилипшие к кровавому заду брюки, в нестерпимой боли я шел за жандармом.
– Приказано узнать, что с вами произошло, – сказал жандарм.
– Идемте! Идемте! Я покажу, что произошло! Я всем покажу!..
Я быстро нашел эту комнату…
– Здесь! Здесь меня посмели высечь! Здесь сидел полковник Кириллов…
Жандарм только пожал плечами и толкнул дверь.
Дверь отворилась, и я увидел абсолютно пустую комнату – никакого стула, кресла и столика!
– Как видите, милостивый государь, это совершенно пустая комната. Сие так же точно, как то, что Его превосходительство полковник Кириллов изволил с утра сидеть в своем кабинете…
– Они вынесли мебель! – кричал я, бегая по комнате, стуча ногами в пол, крича в подпол истязавшим меня: – Мерзавцы! Мерзавцы!..
И потерял сознание…
Очнулся я в просторной комнате со множеством зеркал.
Я лежал на кровати…
Бросился к двери. Она была заперта. Я принялся колотить в нее.
Вошел тот же жандарм и сказал:
– Его превосходительство милостиво приказали вас оставить пока здесь… Чтобы вам ненароком не попасть в сумасшедший дом. Ибо вы находитесь в самых расстроенных чувствах. Поправляйтесь. – Он помолчал. – И обдумайте случившееся. Его превосходительство ждет вас через три дня. Вашей тетке уже сообщили, что вы выехали срочно навестить свое имение…
– Это что же, меня три дня не выпустят?
– Совершенно точно, –
И вышел. Дверь заперли. Я понял: арестовали…
Никогда не забуду вновь охвативший меня страх. Безумный страх и полную беспомощность. Первый раз я столкнулся с насилием. Впервые я понял: с человеком можно сделать все.
Все три дня меня довольно сносно кормили. Жандармы, приносившие мне еду, со мной не разговаривали.
Через три дня, прошедшие будто сотня лет, дверь отворилась и жандарм внес мою отглаженную, вычищенную одежду и мой ремень!
– Вас ждут, милостивый государь.
На этот раз жандарм сам проводил меня до кабинета полковника Кириллова.
Тот все так же сидел, погруженный в бумаги.
– Итак, думаю, вы урок усвоили… Надеюсь, вы поняли, что это был урок, сударь? Как видите, сегодня я с вами предельно откровенен. Вас действительно высекли… Точнее, только высекли. Но можем упечь весьма далеко и весьма надолго. – Он походил по комнате. – Честно скажу, мне вы симпатичны. Я за вами давно слежу. Вы человек способный. Из знаменитой фамилии… И, чтобы доказать вам наше полное к вам доверие, я вам покажу весьма секретную бумагу.
И он положил передо мной пожелтевший лист.
Я сразу узнал почерк отца. Я уже с ужасом догадался, что там. Я не хотел читать… но прочел… прочел!
Это был донос отца, написанный накануне восстания. Он сообщал Государю о тайном обществе и перечислял его членов… чтобы назвать одного. Так он хотел получить ее. Несчастный, беспощадный человек!
Кириллов улыбнулся.
– Теперь вы поняли, почему, через много лет выйдя на свободу, оговоренный вашим отцом отправился к нему стреляться… Чем это кончилось – вы сами знаете. Судьба не всегда справедлива. Вы понимаете, что при этакой биографии – отец-доносчик, вас высекли – в приличном обществе вас вряд ли примут. Даже деньги и связи уважаемой тетушки не помогут. Но это все может остаться между нами. Только не думайте, что мы вам выкручиваем руки – избави Бог! Нам просто хочется, чтобы вы… при вашем происхождении, вашей внешности, вашей природной сообразительности заняли подобающее место в обществе, вместо того чтобы скитаться по подпольным квартирам и знаться с мерзавцами… Вместо этого любящая вас судьба познакомила вас с людьми, которым все можно… – Он повторил: – Нам можно все. Можно вас высечь, заставить сгнить в тюрьме, а можно и возвести вас на государственные высоты. Императоры в России меняются, а наше учреждение остается. Они умирают, а мы бессмертны…
Сколько раз потом я буду вспоминать эти слова!
– Ну а теперь наше предложение… Мы можем легально арестовать вас хоть сейчас! И никакая тетушка не поможет. Она несколько раз останавливала ваш арест. Но это было возможно только потому, что мы хотели побеседовать с вами с глазу на глаз… прежде чем вас арестовать… Или не арестовать. Кстати… – Он положил на стол письмо.
Это было письмо в Россию из-за границы – письмо мне от… Нечаева. В нем он подробно излагал историю нашего посещения кружка Ишутина, беседу с Бакуниным и посещение Маркса. В письмо была вложена прокламация, которую он просил меня распространить, «как мы об этом договорились».