Князь. Записки стукача
Шрифт:
Я держал ложу в Мариинском театре. Когда появлялся на балетных премьерах с красавицей таиландкой, весь театр глядел на нас…
Теткин дом я продал, купил великолепный особняк недалеко от Исаакиевской площади, на Большой Морской улице. Четыре кариатиды – мраморные красавицы – держали огромный балкон. Одну из них приказал переделать – вылепить ей лицо моей таиландки. Что неизменно приводило в восторг эту жительницу страны солнца, так страдавшую в нашей суровой зиме…
Задняя часть моего дворца выходила в довольно обширный сад. В саду я велел построить небольшой дом по образцу знаменитых французских folies
В деловом Петербурге удивлялись моим огромным тратам. Знали, что я продал теткины земли за бесценок и должен быть не столь свободен в средствах. Так что появилась версия о несметных сокровищах, которые я привез с Востока… Теперь истории, которые рассказывали обо мне, все больше походили на жизнь графа Монте-Кристо. И о моем домике folies рассказывали легенды. Говорили, что там собираются и знатные дамы, и девки с улицы, и Великие князья. И устраиваются «афинские ночи»…
Я все реже выходил в город.
Я ждал.
И первая рыбка вскоре попалась на крючок. Я получил письмо в знакомом тоне: «Вы должны ждать меня сегодня в восемь вечера. Я приду».
Как учил любимый герой поколения Рахметов – никакой вежливости. Даже «милостивый государь» отсутствовало, «должен», и все тут!..
Я принял их в кабинете в большом доме… Они пришли вдвоем – Сонечка и удалой господин Баранников, который умудрился во время встречи не проронить ни слова. Сидел с мрачным, угрожающим видом.
Сколько раз в моей жизни будут такие встречи! Я глядел на тело, которое теперь принадлежало другому. И чувствовал злую ненависть.
Видно, и она тоже. Насмешливо оглядела кабинет.
– Как много ненужных побрякушек, – сказала, обращаясь к Баранникову. – совсем как Государь и мой родственник, – (она имела в виду воспитателя Наследника, графа Перовского). – Это у вас старческое?
Я не ответил.
– Нам сообщили, что вы должны дать нам денег на дело, – сказала она.
– Но вам не сказали, что я поставил новое условие: знать, на какое дело я даю.
– Сколько вы сможете дать?
Я написал на листочке. Это была большая сумма. Я видел – поражена.
Но спросила:
– А зачем вам знать?
– Я, видите ли, из «новейших господ», – (так нас, капиталистов, теперь называли на Руси). – И должен понимать, в какое предприятие вкладываю деньги. Так что если я вкладываюсь в Революцию, хочу услышать подробности.
– Вы очень рискуете. Если будете знать, вы уже нас никогда не покинете. А если попытаетесь… Более того, мы вынуждены будем за вами следить.
– Я подумаю, подходит ли мне ваше условие, а вы обговорите мои
Они уже уходили, когда я сделал главный ход.
– Да, – заметил я небрежно, – предупредите товарищей, что в юности меня завербовало Третье отделение.
Они застыли как вкопанные.
Лицо Сони стало беспощадным. Я представлял, как это инфантильное существо может убить…
– Нет-нет, я не успел сделать ничего дурного, – засмеялся я. – Более того, мне удалось откупиться. Но контакты остались… По-моему, это удобно для вас. Ибо от меня они смогут получать информацию, нужную вам. Возможно, эта ситуация окажется ценнее денег, которые я вам дам… или не дам.
В этот момент парочка решила – не надо со мной иметь дело!
Но я знал: когда они все расскажут товарищам, те решатся. Чем они рисковали? Тем, что я донесу? Но рассказывать мне правду вовсе необязательно… Что-нибудь безопасное, похожее на правду – и баста! Главное – получить от меня деньги. А они им очень требовались. Короче, я добился… Они были, как прежде я, в совершеннейшем замешательстве.
Я вступил в завораживающую игру, из которой уже не выйду до конца Империи.
Теперь я ждал появления еще одного действующего лица. И вскоре он (Кириллов) позвал меня.
– Ну, каково вам у нас? Вы ожидали увидеть что-то подобное? А я ожидал, как только начались реформы, как только слабость Власти почувствовал народ. Наш народ «или Сидору в ноги, или Ивану в рыло»… Третье отделение развалили. Какие ничтожные начальники!
– Но я не понимаю, на что вы жалуетесь, Андрей Андреевич! Если они ничто, значит, вы – всё!.. Вы единственный профессионал. Так что вы наверняка стали негласным главой Третьего отделения.
– Отделения нету… Начальники боятся быть жесткими… И если начальники боятся, то исполнители будут страшиться куда больше. Полиция демонстрации разгоняет, будто танцы прекращает, не желает жертв. Во всех учебных заведениях продолжается революционная пропаганда – она в моде нынче… Среди чиновников – дух антимонархического либерализма, газеты – такие же… Поймите, мы идем к страшной анархической революции. Ваш родственник написал: «Безбожный анархизм близок – наши дети увидят его. Интернационал распорядился, чтобы европейская революция началась в России, и начнется, ибо нет у нас надежного отпора ни в управлении, ни в обществе. Бунт начнется с атеизма и грабежа всех богатств, начнут низлагать религию, разрушать храмы и превращать их в казармы и стойла, зальют мир кровью…» Так он написал. И я готов под этим подписаться. А вы решайте сами – хотите служить Отечеству или нет?..
В этот момент жандарм доложил, что агент наружного наблюдения Иванов Третий пришел со срочным сообщением.
Видно, желая мне продемонстрировать, что я остаюсь сотрудником, от которого нет тайн, Кириллов велел пригласить его.
И жестоко ошибся…
Вошел филер. Немолод, видать, служил с николаевских времен… Физиономия и большой красный нос красноречиво говорили о преданной любви к национальному напитку. Причем все остальные черты лица как-то сходились к этому огромному носу. Казалось, все время вынюхивает – будто пес, верный сторожевой пес с хищным огнем в глазах…