Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки
Шрифт:
Мы приезжаем к Артемьевой уже вечером, но во всех окнах ее особняка горит свет — нас ждут. Я даже на секунду предполагаю, что князь до сих пор у Софи, и покрываюсь холодным потом.
— Ах, Наташа, — едва я переступаю через порог, бросается мне навстречу кузина, — я так рада, что ты приехала! Ох, да ты же, наверно, еще не знаешь — князь Елагин сегодня сделал мне предложение! То есть, не мне, а тебе — графине Закревской.
Читай на Книгоед.нет
Я холодно киваю:
— Да? И что же ты ответила ему?
Она смотрит на меня с недоумением —
— Я ничего не ответила. Кто я такая, чтобы отвечать за тебя?
— А он? — я напрягаюсь, ожидая ответа.
— А он сказал, что понимает — мне нужно время подумать. Хотя, по-моему, он удивился. Мы же приехали в Петербург специально, чтобы выйти за него замуж. Так о чем же тут думать? Полагаю, он счел мои сомнения обычным кокетством.
Мне становится чуточку легче.
Стратегию наших возможных действий мы обсуждаем за ужином.
— Самое разумное — это просто сказать князю правду, — говорит Елизавета Андреевна. — Конечно, он будет гневаться. Но, думаю, недолго. К счастью, он уже знает, каким подлецом был его дядюшка, и поймет, почему Наташа вынуждена была так поступить.
Но Софи ужасно боится, что за обман нас отправят в тюрьму, и предлагает правду не открывать вовсе — отказать Елагину, вернуться в Закревку и никогда более не приезжать в Петербург. Ее план был бы превосходен, если бы…
Если бы не мои чувства к Константину. И мне решительно необходимо узнать, что он испытывает ко мне.
Думы Сони я прочитываю за ужином как открытую книгу. Ах, как давно я не практиковалась в этом! Кузина боится, сомневается и страдает. И в этих думах князю Елагину отведено не так много места — над ними властвует сейчас совсем другой человек. И этому человеку она пока не готова открыться.
Своими мыслями я делюсь с княгиней, только когда Соня отправляется спать.
— А если его сиятельство сделал предложение по велению сердца? — задаю я вопрос, который уже полдня не выходит у меня из головы. — Как он поступит в таком случае?
Княгиня пожимает плечами:
— В таком случае, он женится на бесприданнице. Он достаточно влиятелен, чтобы не считаться с мнением света.
Меня бросает в жар.
— Но он может жениться на Соне, даже если и не влюблен в нее, — продолжает Артемьева. — Ведь он делал предложение именно ей, пусть даже и полагал ее в тот момент графиней Закревской. Он может посчитать, что уже связан с ней обязательствами.
Каждое слово звоном отдается у меня в ушах. Да, так тоже может быть! И в таком случае я даже не узнаю никогда, как он относился ко мне, чувствовал ли что-то, связывал ли со мной какие-то надежды.
Княгиня бросает на меня внимательный взгляд:
— Девочка моя, да ты, никак, сама к нему неравнодушна? Ну, полно, полно, не плачь. Его сиятельство приедет завтра с визитом, вот всё и разрешится. Мы с Соней оставим вас наедине. Вам нужно будет много обсудить.
Завтра! С визитом! Неужели мы с ним, наконец, поговорим откровенно?
Я не смыкаю глаз всю ночь. Беспокойно хожу по комнате,
А после завтрака мы с Елизаветой Андреевной и Соней усаживаемся в гостиной и напряженно ждем, вздрагивая от звука колес каждой проезжающей мимо окон кареты.
Но вместо князя с запиской от него прибывает Степан Андреевич. Он передает послание Софи, а на словах сообщает:
— Его сиятельство еще в ночь отбыл в Москву. Велел принести искреннейшие извинения за то, что не сможет сегодня быть у вас. Дела чрезвычайной государственной важности. Константин Николаевич отправился в первопрестольную вместе с его величеством, — и понижает голос до шепота. — В Москве — холера!
36. Эпидемия
Новости из Москвы поступают часто, но не от князя — он за несколько недель присылает только два сообщения — о чувствах в них нет ни слова, обычные вежливые слова и поклоны.
О том, что происходит в Москве, мы узнаем из других источников — из газет, из разговоров приезжающих с визитами ко княгине гостей и от слуг, которые после похода на базар приносят целые охапки сплетен.
Арина называет холеру «собачьей смертью»:
— Говорят, ежели в каком дому «собачья смерть» появляется, на крышу белый платок выставляют, и тут же туда доктора приезжают. Да только народ говорит, что доктора эти сплошь немцы и русских людей не лечат, а морят. А в больницах будто бы каждому болезному одежду и обувь новую дают, да еще пять рублей награждения. Тоже, поди, не просто так, а чтобы заманить да погубить.
А вот княжна Китти Бородина, тоже навестившая нас на днях, напротив, демонстрирует полнейшее спокойствие:
— Всего-то надо, если с прогулки возвращаешься, вымыть руки с мылом да прополоскать рот. Мрут только пьяницы да те, кто сильно истощен. А еще непременно нужно держать тело в тепле и носить набрюшник — кусок сукна или фланели. Но государь, право слово, герой. Оставил императрицу и деток своих и в Москву поехал. Это поистине подвиг!
Между Москвой и Петербургом выставлены карантинные заграждения, и того, кто выглядит больным, в столицу не пускают. Поначалу кажется, что этого достаточно, чтобы холера не проникла в город на Неве, но когда болезнь в Москве оказывается уже побежденной, в Петербурге эпидемия только начинается.
Больницы устраивают во всех частях города, а кадетские корпуса выводят в Петергоф. Помимо больниц, создаются временные стационары и приемные лазареты.
— Сто тридцать тысяч рублей ассигнациями из казны выделены! — восхищается старый генерал Мещерский. — И это не считая пожертвований!
Княгиня Артемьева тоже участвует в благотворительной подписке и отдает на борьбу с холерой две тысячи рублей.
Возвращается в столицу и Константин Елагин. Правда, визита нам не наносит. Управляющий приносит очередное вежливое письмо, которое мы с Софи читаем вместе.