Княжич, князь
Шрифт:
— Довольно, отец протоиерей! — возвысил голос отец Варнава. — Ты — пастырь. Забыл, что это слово значит или знать не желаешь? Для пастыря первая забота — овец своих насытить, а не самому наворачивать с обеих рук. Коль не по тебе служение такое — уходи. И от иных трудов кормиться можно.
Он развел руки и поднял глаза:
— А за палаты сии сколь грехов-то с твоей души паства молитвами своими благодарными смоет — вот этому я действительно завидую, отче!
— Не юродствуй, черноризец! И не тебе добром моим распоряжаться! Не тебе!
— Верно говоришь,
Движением головы указал в сторону ворот, за которыми стояли, сбившись в робкую стайку, прихожане Сретенского храма:
— Им. Ради них Господь на землю приходил. Это они — Церковь, а вовсе не мы с тобою. Ты и я — священнослужители. Служители, слуги! Так было, есть и будет. А теперь, отец протоиерей, оставайся с Богом. И еще раз: жди гостей.
Коротко поклонившись, он зашагал прочь со двора.
Отец Алексий продолжал стоять, тяжело переводя дух да глядя перед собою в землю невидящими глазами. Внезапно вскинул кверху кулаки — мягкие широкие рукава кисы скользнули вниз, обнажив белые полные руки, — и потряс ими в спину отцу Варнаве:
— Ненавижу вас, прихвостни холопьи! В аду бы вам всем гореть! А тебе, черноризец, — первому!
После чего бросился вдогонку уходящему игумену.
Тот неожиданно остановился, развернувшись. Отец Алексий с разбега плюхнулся сырым лицом о его широкую грудь, всхлипнул и, откинувшись, грузно повалился навзничь.
Отец Варнава наклонился над ним, протянув руку. Спросил участливо:
— Подняться не помочь ли, отец протоиерей?
— А может, у нас заночуете, отец игумен? Дело к вечеру идет — чего в путь пускаться-то?
Титарь помялся, искательно заглянул в глаза отцу Варнаве:
— К тому ж на приходе нашем избенка имеется странноприимная. Хорошая…
— Ну что ты за человек такой, Иустине! — сказал с сердцем мастер Никола. — Даже и в гости не зазовешь по-людски: «а может», «избенка странноприимная». Постой-ка ты лучше в сторонке, не позорь честной народ.
Он дружелюбно хлопнул титаря по плечу, от чего тот слегка присел и болезненно ойкнул. Затем неторопливо положил поясной поклон, просторно поведя рукою:
— Отче Варнаво! И ты, княже Кирилле, и вы, всечестные братия! Милости прошу под кров мой да ко хлебу-соли моим!
— Такоже и мы всем приходом нашим просим пожаловать к мастеру Николе! — обрадованно подхватил титарь.
Кузнец крякнул, покрутил головою.
— Да мы к ночи еще успели бы… — начал Кирилл, тут же ощутив в боку короткий тычок со стороны брата Иова. Он умолк, покосившись, — руки инока были покойно сложены на груди.
— Что-то случилось, княже? — поинтересовался брат Иов.
— Ничего, — буркнул Кирилл, потирая бок.
Отец Варнава поклонился в ответ двукратно — и кузнецу, и прихожанам:
— Честь оказанную приемлем и благодарим.
— И вас, люди добрые, попрошу разделить с нами вечерю, — обратился к сельчанам мастер Никола. — Ибо нечасты у нас гости таковые. А
— Вот тут ты уже неправо толкуешь, Архипе, ой неправо! — торжествующе пробасил титарь и, привстав, потянулся рукою к вместительной миске с глянцевыми колечками печеных свиных колбасок. — Кожаные ризы, кои Господь дал Адаму и Еве при изгнании их из сада Эдемского, то не одёжа из шкур звериных. Сие следует разуметь, как наши нынешние покровы плотские, так-то! А коли сему толкованию не веришь, — а оно не мое, святые отцы учат тако, — то давай отца игумена попросим рассудить о том.
— Отца игумена мы попросим благодарственную молитву прочитать, — со значением отозвался кузнец. — Гостям нашим отдохнуть пора уж — не забыл о том за богословствованиями своими, Иустине? Нам же пора и честь знать.
Титарь с большим сожалением положил колбасное колечко обратно. Загремели по половицам отодвигаемые лавки — все поднялись.
Отец Варнава прочитал молитву, заключенную громогласным Иустиновым «Ами-и-инь!», и вышел из-за стола. Его тут же окружили жена и две старшие дочери мастера Николы, наперебой щебеча что-то о приготовленых наверху постельках, хорошенько взбитых подушечках, кувшинчиках с мятной водою в изголовьях (если жажда вдруг посередь ночи одолеет) и прочих попечительных предметах.
— Звездно-то как нынче! — восторженно затрубил неуёмный титарь, выбравшись на крыльцо. — А вот в Писании повествуется: «И создал Бог светило большое, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды». О звездах же, для какой потребы они учинены, нисколь не разъясняется. Вот ты, брат Илия, ты ж явно человек ученый — так не истолкуешь ли, отчего Слово Божие столь мало говорит об устроении Небес?
— Оно больше говорит о том, как душе человечьей попасть на эти самые Небеса.
Титарь восхитился:
— До чего ж хорошо сказано, брат Илия!
— Верно, однако это задолго до меня успели сказать.
— Ты, Иустине, собираешься ли нынче дома ночевать? Давай-ка поспособствую для почину да для пущей твоей сообразительности… — кузнец бесцеремонно приобнял за пояс титаря и стал спускаться вместе с ним по ступенькам.
Кирилл свернул за угол, присел на вросшее в землю бревно у стены. Справа за воротами бормочущий ручеек последних гостей растекался в стороны, затихал и пропадал в ночи. Он откинулся назад, опершись на руки. Закрыл глаза, мысленно позвал:
«Видана…»
Теплый огонек начал медленно разгораться в голове.
— Княже! — послышалось вдруг где-то рядом.
Огонек задрожал и погас. Кирилл распахнул глаза из внутренней темноты во внешнюю, дернул головой и в сердцах ударил ладонями по бревну.
— Княже! — повторил голос за кустами сирени у забора.
— Чего тебе?
— Поговорить надобно. Да ты поближе подойди, не бойся.
Кирил пробурчал что-то себе под нос. Поднявшись сердитым рывком, направился к ограде. Крепкая рука ухватила его за плечо, отдернув назад.