Княжич, Который Выжил
Шрифт:
Коммерческий директор «Юсупов Медиа» подходит ко мне, тяжело выдыхает:
— Вячеслав Светозарович, добрый вечер. От лица Евгения Евгеньевича прошу вас, пожалуйста, больше не предлагайте в эфир ничего, что не согласовано с руководством.
Приподнимаю бровь:
— То есть: сначала согласование, потом камела?
— Именно, — кивает. С выражением деланного сожаления, будто ему самому это неприятно, но вот — судьба. — Мы просто ну, вы же помните, как было с танком. — Помню. Весело было. — Мы его еле достали. Давайте уж без рисков.
Вообще-то танк достал именно я, написав
— Холошо, — говорю. — Буду согласовывать.
Он облегчённо кивает, но, как и положено человеку его должности, в рукаве у него ещё один «небольшой вопрос»:
— И ещё… Насчёт вашего обещания во время прыжка с парашютом. Только не надо, ну я не знаю, никаких линкольнов, ладно? В следующем ролике скажите зрителям, что будете кататься на какой-нибудь небронированной техники, пожалуйста. Сделаем что-то попроще хоть раз, ладно? Полно же в армии всяких внедорожников, квадроциклов, трехколесных мотоциклов.
— Лады, — отвечаю равнодушно. — Никаких линкольнов.
Хотя, если быть честным, я и не собирался. Константин еще удивится, конечно, но морские темы не в приоритете. Сейчас повестка совсем другая — школа, и мне уже давно пора двигаться дальше, не задерживаясь в этих песочницах и задачках со стикерами, но при этом тихо, без фейерверков, без резких скачков, потому что «слишком умный» в два года — это, как бы палевно. А ещё есть Ксюня, и без неё мне будет в школе скучновато. Другое дело, что уровень у неё пока не тот, она не дотягивает, и дело тут не в том, что она глупая — просто ей всего два года, а значит, нужно мне заняться зельеварением.
Методика есть, давно разработана, базируется на секретных алхимических принципах ацтеков из рода Монтесума. Рецепт я знаю. Он стимулирует нейронные связи, не вызывают побочных эффектов. Вопрос только один — как именно убедить маму это приготовить, не вызвав у неё ни тени подозрения. Или, может, самому заняться? Не люблю Алхимию, но ради Ксюни одну ночку можно потерпеть
На следующий день — выходной. Потому с Семеном едем в парк. Качаемся с Ксюней на качелях, она — высоко, я — спокойно, в ритме размышлений. В стороне, на скамейке, сидит Семён — будто бы читает газету, держит её развёрнутой перед собой. Но за нами дружинник приглядывает.
И вот тут к качелям подходит девочка. Смуглая, даже с легким красноватым отливом кожи, как у тех, кто долго под солнцем, но не в этой широте. Глаза — нефритового, почти призрачного оттенка. На шее — ошейник, металлический, с красным камнем в центре. Камень светится еле заметным внутренним жаром. Любой непосвященный мог бы принять ошейник за диковинное украшение.
Она подходит и говорит — по-русски, но с таким ломаным акцентом, что я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться:
— Можно с вами… поиглать?
Ксюня, естественно, сразу:
— Да, можно!
А я не отвечаю. Бросаю быстрый взгляд на Семёна. Дружинник на девочку даже не смотрит. Ну да, кого может насторожить такая кудрявая малышка с мягкими глазами?
Поворачиваюсь к гостье и говорю негромко:
— Утленних сумелков тебе, уважаемая.
Она повторяет:
— Утле… — вдруг замирает.
Но я уже всё понял. Сказал-то я это на ацтекском и поймал девочку с поличным. А все потому что Безумного генерала не провести. У девочки глаза зелёные, но с тем редким жёлтым отблеском, что бывает только у тех, в чьих жилах течёт кровь рода Монтесума. Такие же были у последнего вождя ацтеков, Ильуикамина Монтесумы. Которого, между прочим, я лично убил. А потом — женился на его младшей дочери. Такие уж были времена.
— ГЛАНАТА! — кричу я.
Раз потомок Монтесумы стоит передо мной, значит, сюда пришли ацтеки.
Ксюня, сработав без запинки, падает за качели, прикрывая голову — как учили. Семён реагирует мгновенно: газета летит в сторону, рука идёт к кобуре под курткой, его метнувшееся мощное тело закрывает нас.
Из-за кустов — рывком, без предупреждения — выскакивают двое краснокожих мужчин. Один с пистолетом, второй — с ножом. Оба в чёрном, у одного татуировки на шее
Семён уже в движении, как истинный профи. Без колебаний бросается вперёд и схватывается сразу с обоими.
А я смотрю на девочку. Она приподняла голову, в глазах — страх и боль. Камень в её ошейнике вдруг вспыхивает багрово, как раскалённый уголь. Она вскрикивает, тело выгибается дугой — и в следующую секунду начинается превращение.
Шерсть проступает поверх кожи — белая, густая; пальцы сжимаются в когтистые лапы, вытягиваются уши, вытягивается пасть. Передо мной уже не девочка, а белый волчонок с яростным оскалом. Я сразу узнаю клановую форму Монтесумов — волчье превращение. Моя жена тоже была белым волком, как и старик Ильуикамина.
Волчонок бросается на меня. Мы падаем. Я перекатываюсь вбок, пыль летит в лицо. На инстинктах — перехват, приём, захват. Сдавливаю её в руках, прижимаю к себе, ощущаю жар дыхания, белую шерсть, тонкий хрип. Причем она замирает и не пытается меня укусить, будто смерилась.
Запросто могу свернуть шею волчонку. Мгновение — и всё.
Но я не изверг. Всё-таки эта девочка — моя родственница по линии бывшей жены, как-никак. Надо не убивать глупышку, а спасать.
Я хватаю ошейник, пальцы тут же обжигает жар — камень пульсирует, будто живой. Это он причиняет девочке боль. Сдавливаю его в ладони, сосредотачиваюсь, формирую импульс — и посылаю Паутинку. Энергия входит в резонанс, и камень начинает трещать изнутри. Сердцевина рассыпается, словно хрупкая скорлуп.
Волчонок резко выдыхает — и обмякает в моих руках.
Я наваливаюсь сверху, прижимаю её к земле. Держу. Слежу за глазами. Там ещё всполохи уходящей боли.
Девочка-волчица кукожится. Больше не дерётся. Свернулась клубочком, поджала лапы, втянула нос, как будто хочет исчезнуть. Дрожит мелко, судорожно, всем телом. Ни рыка, ни хрипов.
Я отпускаю её, делаю резкий выдох, вскакиваю и разворачиваюсь. Ситуация кипит. Настоящее боевое варево. Ацтеки сцепились с Семёном. Один краснокожий уже валяется на земле, лицо в крови. Семён наваливается на него и бьет пудовым кулаком да ножом.