Княжич Юра III
Шрифт:
Глава 12
— И как же ты соизволишь объяснить своё поведение, Лицеист Долгорукий? — прозвучал вопрос от лысого усача, сидящего за дорогим дубовым письменным столом. Пока ещё спокойный вопрос. Но, по лицу и тону, произносившего этот вопрос, мужчины было очевидно, что это только пока. Что он изо всех своих сил сдерживается от повышения голоса и перехода на более резкие выражения.
Да — это был полковник Булгаков. И обращался он ко мне.
Мы находились с ним в его кабинете. И были мы тут одни. Как так получилось? Как
Получается, что встревожил их только взрыв, а то, что я до этого уже битый час (или, сколько там, хронометра то у меня под рукой не было) долбился в стену кулаками, им было до лампочки? Хм, на заметку фактик.
Ну, да не мне их судить. Мало ли, какие у них инструкции?
В общем, надзиратели вломились в мою камеру, в количестве целых двух штук (или особей?). Ввалились, уже готовые применять силу и меня спелёнывать, как я понял. Для чего имели с собой по здоровенной палке-электрошокеру. Однако, вид выбоины-кратера, оставленного мной в стене, в комплекте с видом слоя воды, покрывавшей и закрывавшей всё моё тело, подействовал очень… умиротворяюще на их разгорячённые головы.
Кажется, я, в тот момент, от того, что первым ворвался, сакраментальное: «Да ну на хер!» услышал, сразу после того, как он резко назад попятился, придавливая собой второго.
Что ж, могу их понять: Бездари. Обслуживающий персонал. Из Одарённых, тут в здании, только караульные, набранные из второкурсников. Которые, кстати, снаружи камеры остались — не спешили входить.
Я не двигался. Агрессивных действий не предпринимал, стоял спокойно. Это добавило парням бодрости и уверенности. Они даже что-то повозбухать попытались, но вид моего лица, скрытого водяной маской, как-то странно преломляющей свет и искажающей его черты, видимо, делающей их весьма зловещими, довольно быстро пришли к правильной мысли, что пусть со мной Директор разбирается. Ему это и по Рангу, и по статусу, и по должности положено.
Так я здесь, в его кабинете и оказался.
Вели меня, кстати, из карцера к кабинету Директора по прямой. Кратчайшим путем, безо всяких отклонений и заходов на «переодеться». То есть, вот прямо, как есть: в одном нательном белье и босиком. А на улице, напомню — конец ноября, декабрь не за горами. Царское Село, то есть, климат совсем не южный. Уже даже дождь не шёл, вторую неделю температура ниже нуля стоит.
Очень, блин, заботливо!
С другой стороны, будучи окутанным водой, я какого-то особого дискомфорта от этой прогулки вообще не испытывал. Мне было… нормально. Так нормально, как даже в самой лучшей одежде, подобранной по погоде, никогда не бывало. Да и отсутствие обуви не замечалось, словно я не босой вовсе, а обут в самые удобные из возможных дорогие беговые кроссы!
Вот, как бы я ещё о таком интересном эффекте узнал, если б не этот случай?
Тут в другом дело: в общественном мнении. Я ведь почти через всю территорию Лицея так прошёл! Напоминаю — в одном белом длинном нательном белье и без обуви. Конвоируемый двумя работниками карцера (понятия не имею, как правильно их называть по должности, да и узнавать этого не имею никакого желания) и одним второкурсником из состава караула, то ли выводным, то ли просто караульным — не вникал.
Шепотки и взгляды
Хотя, нет — не представляю. Совершенно. Глубина и широта фантазии подростков не может поддаваться объятию по определению. Чего там варится в их котелках, они, порою, и сами не понимают. Куда уж мне-то?
Особенно запомнились мне глаза Мари в одном из коридоров административного здания, которая, как раз, вывернула из-за угла с какой-то папкой в руках. Она была одета… допустим, в форму Лицея, её женский вариант, который мне, прежде ещё вблизи наблюдать не доводилось, поэтому и «допустим» — точно-то я не знаю. Могу только предполагать. По крайней мере, это было на форму очень похоже, имело погоны, аналогичные тем, что у меня, золотые и с большой буквой «Л» на них, а также вполне узнаваемый Лицейский шеврон на плече.
Единственно, у неё ниже этого шеврона ещё три золотых «курсантских галки» красовались, что, насколько мне было известно, обозначало номер курса, то есть, в данном случае — третий.
Хм, не знал, что она здесь. Хотя, если составить себе труд немного подумать, то это будет вполне логичным: она Одарённая, она дочь Князя, ей шестнадцать лет, а Дар свой она раскрыла в тринадцать — где ей быть, как не в лучшем и самом престижном учебном заведении для Одарённой знати в нашей Империи? Так-то, я же, после своего четырнадцатилетия (да и несколько месяцев до него), не слишком следил за её судьбой. Да и общался не часто. Пожалуй, как раз с начала той осени она и исчезла из поля моего зрения, появившись потом только однажды, непосредственно на праздновании моего дня рождения. Видимо, отец выбил у Лицея для неё увольнение на тот день — не могла же она не присутствовать на церемонии прощания с собственным женихом? Даже подарок сделала…
А вот теперь, увидев и узнав меня, она замерла, как вкопанная. Глаза её расширились, рот приоткрылся. Папка начала опускаться и чуть было не выпадать из рук.
Я ей молча приветственно кивнул. Потом не удержался от шалости: подмигнул и улыбнулся. После чего был проконвоирован дальше, к кабинету Директора Лицея, в приёмной которого и скрылся от её глаз, так и провожавших меня.
Что она подумала после такой встречи? Что она вообще могла в такой ситуации подумать?
Если поразмыслить, то, так-то, получается, это вообще наша первая встреча с того самого рокового выезда, когда я выкрадывал её бессознательное тело из лап более неудачливых похитителей. После-то, мы с ней не виделись — меня почти сразу сюда отправили, гораздо раньше, чем её выпустили из больницы. Не было времени поговорить и объясниться. Хотя, его и сейчас не было. Что, возможно, и к лучшему.
В общем, примерно так я и пришёл к нынешнему своему положению. Положению «пред ясны очи» Директора.
— Тренировкой, Ваше высокоблагородие господин полковник! — с соблюдением формы доклада, то есть, вытянувшись в стойку «Смирно», отрапортовал я на заданный ранее вопрос.
— Не понял, — нахмурился Булгаков. Потом подумал, поморщился и махнул рукой. — Не тянись. Толком объясняй — одни мы здесь.
— Если толком, — решив не провоцировать, последовал его распоряжению и перешёл в стойку, выполняемую по команде «вольно». Ну и горланить перестал. Ну а что? Рапорт же должен производиться «громко и чётко»? Вот я и гаркнул. Чётко. И Громко. — То, я же писал рапорты «по команде» о том, что мне нужно дополнительное время для тренировок в овладении Даром, так как я не успеваю подготовиться к экзамену на Ранг Гридня, который был мне назначен Ротмистром Вазаговым?