Княжич Юра III
Шрифт:
В любом случае, ситуация неприятная. И уйти уже нельзя — они нас увидели. Повернуться и уйти — оскандалиться. Публичное же место — свидетелей полный зал. Да ещё и сплошь Дворяне — рот таким не заткнёшь.
Приемлемый вариант выхода из ситуации я видел только один — сесть за уже отведённый нам столик, спокойно, но быстро поесть и так же спокойно уйти потом, оставив этих двоих дальше сидеть здесь, словно бы ничего и не случилось… Ведь и на самом же деле ничего особенного не случилось! Подумаешь, Мари с Лицейским знакомым завернула в хороший ресторан подкрепиться в выходной день? Я же их
Да и я сам: всей Империи известно, что мы с Алиной Милютиной вместе песни записываем, так что такого в том, что мы по пути со студии звукозаписи завернули в хорошее место покушать перед тем, как разъехаться по своим общежитиям? Вот и я думаю, что ничего… если не устраивать сцен и не заострять на этом всеобщего внимания…
К сожалению, так, видимо, думал только я. Так как, стоило нам с Алинкой устроиться, сделать заказ и перекинуться парой слов в ожидании его исполнения, как из-за стола Марии поднялся Белозёрский и направился прямо к нам. Неприятностями и скандалом от его походки и предвкушающе-пренебрежительной улыбки так и веяло. Как и от взгляда Борятинской, оставшейся за своим столиком, находившимся буквально в трёх столах от нас, в области моей прямой видимости. Там смесь чувств и эмоций была посложнее, чем у Григория.
Что чувствовал я сам? Сложно сказать однозначно: наследие Юрочки то никуда не делось. И от одного взгляда на Мэри, сидящую с другим парнем, меня как огнём обдавало. Или водой ледяной. Да ещё и вскипало что-то гадкое, злое и неприятно-агрессивное внутри, с чем было тяжело справиться, даже имея за спиной весь опыт моих жизней и взрослую рассудительность.
Что испытывала в связи со всем происходящим Алина, понять было трудно, но то, что что-то испытывала — это точно. Иначе бы она так не бледнела. И глаза бы её так по лицам не бегали.
А Белозёрский уже подошёл.
— Долгорукий, — сказал, как выплюнул он. — Видимо, зря тебя отец обратно с улицы забрал — там тебе самое место!
Я закрыл и отложил в сторону меню, которое держал в руках ранее, и, повернувшись всем телом к гостю, с выражением вежливого внимания, молча его слушал, не спеша что-то отвечать.
А ведь он, видимо, ответа ждал, так как пауза начинала затягиваться. Первым не выдержал он и продолжил.
— Как тебя вообще из Лицея выпустили? Ты же слабак и бездарность! Даже с экзамена своими ногами уйти не мог! — ещё презрительнее выдал он.
— Это всё? — уточнил у него я, когда пауза снова начала затягиваться. После чего снова взял в руки меню, раскрыл его и сделал свободной рукой лёгкое отгоняющее движение, словно холуя докучливого отослал.
— Нет, не всё! — вскипел он, вырвал меню и бросил его на столик. — Если у тебя самого нет чести, пусть, но как ты посмел притащить в приличное заведение для Дворян ещё и свою уличную Бездарную шлюху?!
Я тяжело вздохнул, посмотрел на ставшую уже окончательно белой, как бумага, Алину, сжавшую губы в тонкую линию, возможно ещё и прикусившую одну из них или сразу обе, прямую и неподвижную, словно лом проглотила, потом перевёл взгляд обратно на Белозёрского.
— Ты ведь понимаешь, что она, — показал я глазами на Борятинскую, — тебя подставила?
—
— Я ведь против тебя ничего не имел, Григорий, — не дал я ему договорить, прервав жестом. — Мы даже знакомы раньше не были. Ты понимаешь это?
— Я…
— Кивни, если понял, этого достаточно будет, — снова не дал ему договорить я. Он… не кивнул. Я снова тяжело вздохнул и поднялся из-за стола. — Подожди меня здесь, — велел я уже Алине. Потом повернулся к Белозёрскому. — Пошли.
— Куда? — нахмурился он.
— Туда, где потише и людей поменьше. Где мы своим скандалом людям аппетит портить не будем, — и похлопал его по плечу. Потом сделал пару шагов в сторону выхода. — Идёшь, нет? — обернулся я и поторопил его, приподняв брови.
Тот ничего не сказал, но за мной пошёл.
Мы спокойно и не торопясь покинули зал, потом спустились по лестнице, вышли из здания, свернули за угол ко внутреннему двору, где было пусто и не светили фонари. Туда, где был отдельный служебный выход для персонала, через который разгружались привозимые продукты. Сейчас дверь была закрыта.
Я остановился и повернулся к Белозёрскому.
— За базар отвечать надо, — спокойно ответил я. Он набычился и отвёл одну руку за спину, в то время, как вторую сжал в кулак и поднял перед собой.
Раздался тихий щелчок зажигалки. Ещё один. Ещё… Белозерский недоумённо повернул голову и глянул на заднюю руку, где хорошая, надёжная, дорогая зажигалка… никак не желал выдавать язычок огня.
Ну, это и закономерно. Сложно создавать огонь, когда газовый канал наглухо заткнут спрессованной водой. Точно такой же, какой был окутан и кремышек, и железное колёсико-кресало.
Да, забыл раньше сказать: цвет формы у Белозёрского был красный, а на воротнике красовался золотой значок Гридня Стихии Огня. А про слабость Огневиков я уже случайно знал от Ротмистра Вазагова — спасибо ему большое.
Следующее, что успел увидеть Григорий, это мой кулак, приближающийся к его лицу. Или не успел? Кто знает? Он-то уж точно не расскажет сейчас. Может позже? Удар ведь получился точным, чётким и чистым: с левой, в челюсть, сверху через блок поднятой правой руки.
Не знаю, надо было или уже нет, но Одарённый всё-таки, так что я, не останавливаясь и не замедляясь, на максимальной своей скорости выполнил ещё двоечку, развил троечкой и под финалочку — апперкот снизу. Шесть ударов. Шесть ударов ещё до того, как успело начать падать тело… Хм, хорошая у меня нынче скорость… Как-то я успел подзабыть, что пулю в полёте вижу, да…
Я его ещё и подхватить успел, чтобы он на грязный снег в своей чистенькой форме не свалился.
После чего тут же принялся нащупывать пульс и проверять реакцию глаза на свет. Слава Творцу, пульс был. И глаз реагировал: зрачок сужался. Да и дыхание было — живой! Пусть и без сознания.
Я облегчённо выдохнул и осмотрелся по сторонам — как-то не ожидал я, что так легко удастся вырубить целого Одарённого, Гридня! Но… а чего я ещё хотел, после того, как Ратников в прямом рукопашном бою умудрялся убивать? На малолетку сорвался… Блин! Да я ж, считай, ученика своего избил — у меня, писателя, точно такие же в классе сидят на уроках! Бли-и-ин, сахар!