Княжич Юра

Француз Михаил

Понимать, что находишься именно в элитной школе, а не где-нибудь, начинаешь по мелочам. По таким, как, например, душевые, в которых есть и место, чтобы помыться тридцати ученикам с достаточным комфортом, и горячая вода, и время, специально выделенное в расписании для этой цели после ФП. А ещё и обеденный перерыв сразу по завершении. Отличная чистая столовая, отличное оборудование, вышколенный персонал, ничуть не хуже, чем в иных ресторанах. Ещё и возможность договориться о собственном меню имеется. С письменного согласия родителей или опекунов, правда, но не суть. У меня случай отдельный, особый, мне и так на встречу пошли. Так что, с прошлой недели, я обедаю вместе со всеми, как «белый человек», в столовой, а не, как отщепенец, в классе —

Алина уговорила. Нашёлся там уголок рядом с окном, с хорошей вентиляцией, где запахи общего зала, а тем более, кухни, меня не беспокоили и не раздражали.

Сегодня, девочка была в воодушевлении. Ей так понравились песня и музыка, что буквально нетерпелось их поскорее опробовать сначала в закрепившейся уже за нами «каморке, что за актовым залом», а после и конкретно на студии. Два оставшихся урока, однако, мы досидели. И лишь потом в запирающийся на ключ класс… петь, петь, петь!

Два часа разучивания и репетиций в школе, потом ждущая у выхода из школы машина Милютиной, несколько минут езды, и студия. Комната записи. Свисающий с потолка микрофон, девочка в наушниках перед ним и пробная запись голоса, пока что, с минимальным аккомпанементом по-быстрому набросанной на синтезаторе ведущей мелодии, которую, всё одно, слышат только она да звукорежиссёр. Ну и я ещё — мне наушники тоже дали.

— 'Одинокий вечер без тебя,

Тебя нет со мной, скучаю я…

И пустует наш столик на двоих,

Догорают свечи, я одна…

А по тёмным улицам гуляет дождь!

Фонарей далёких мерцает свет!!!

Ты сегодня уже наверно не придёшь…

Тебя нет сейчас со мною нет!!!..'

* * *

Эх! Её бы энергию, да в мирных целях! Не пришлось бы вторую АЭС для Москвы строить. Отлично бы и одна справилась. Замучила меня нынче Алина. Почти шесть часов промариновались мы в её студии. Не только она пела, но и меня заставили (хоть, не больно-то я и сопротивлялся), отдельно меня записали, чтобы уловить все нюансы того, как я сам себе эту песню представляю. Где повыше, где потише, с какими паузами, где во весь голос, где поиграть им. Много тонкостей, от совокупности которых как раз успех или неуспех и зависят. Так что, работы было навалом. Да и то, скажу: она только начата! Это теперь не одну неделю дотачивать. А ещё ведь Алина загорелась ещё и клипы снять по всем трём трэкам, чтобы начать их ротацию ещё и на телевиденье… Планы грандиозные, в общем. Ещё бы! Четвёртое место в двадцатке, оно — воодушевляет…

Алина предлагала подвезти меня от студии прямо до дома, когда мы на сегодня закончили — солнце ведь уже почти горизонта коснулось. Или, даже, и не почти… Но я отказался. Хотелось пройтись, размять ноги, в студии-то особо не разгуляешься.

Настаивать она не стала. Домой поехала.

А я потопал, мысленно уже махнув рукой на уроки к завтрашнему учебному дню. Сахар с ними, пару двоек я свободно могу себе позволить. Итак уже слишком хорошо учиться начал. Нечего! Нечего учителям к хорошему привыкать…

Шёл спокойно, неторопливо, любовался вечереющим городом, небом, улицами. Всё ж, Москва — красивый город. Особенно, в её центре. Есть чем полюбоваться, есть, где пройтись.

Однако, если серьёзно, то идти от студии до моего дома, было каких-то километров пять с половиной — шесть, иначе бы я и сам не был дураком отказываться от «подвоза». А пятачок за часок — вполне себе неплохая прогулочка на сон грядущий.

Сон… как-то так незаметно получилось, что за прошедшие месяцы, я перестал называть даже мысленно этот мир сном. Привык я к нему. Сжился. Не сном он уже для меня стал, а второй жизнью. Ничуть не менее важной, чем первая. Отбери его теперь у меня, и стану я несчастным неполноценным… Эх… Как же я без этих красот-то?

Ну, да ладно. Это просто вечер навевает на меланхолию и философские мысли. А так-то, никто ничего отбирать-то не собирается. Жизнь

моя во-всю налаживается.

Вон уже и дом мой видать. Сейчас поднимусь, форму скину, душ приму, салатику «тазик» настрогаю…

Скрип тормозов справа от меня вырвал из потока таких заманчивых мыслей. Я резко обернулся и с удивлением увидел остановившийся полицейский «бобик», у которого уже распахивались три его двери, из которых выскакивали полностью экипированные ППС-ники в брониках, в шлемах и с «сучками» в руках. Даже водитель, хоть и не экипированный, но тоже выскочил и уже вовсю тягал из кобуры свой табельный короткоствол. Трое.

— Э, мужики, вы чего?.. — успел округлить глаза и поднять руки в миролюбивом жесте я, слегка заторможенно пытаясь сообразить, что происходит, и как мне себя вести.

А потом раздались две длинных очереди «сучек» и отрывистые торопливые «гавканья» пистолета водителя. А грудь прошила острая боль. И сильные толчки. Почему-то перед глазами оказалось небо, а не ППС-ники и их «бобик». Боль и толчки продолжались. Боль сначала стала сильной и нестерпимой, потом пошла на спад, как бы «выцветая» что ли. Выцветало и небо. Потом этот дурацкий «тоннель к свету» и…

Я открыл глаза в своей постели приморского отеля. За окнами было темно. За окнами лился дождь. Сердце стучало бешено. Дыхание было рваным и даже сорванным, с хрипами. Глаза на выкате таращились в темноту.

Я почти минуту сидел, дышал и пялился перед собой. Потом злобно, но тихо, чтобы не будить жену и детей, сквозь зубы выдохнул: «С-с-с-сука-а-а…» и обессилено упал обратно на свою подушку…

— Да, как так-то?…

* * *

Глава 46

* * *

'Ночь, дождь, дым от сигареты

В даль уводят следы

Выхожу гулять со Смертью

Я, но лишь бы не ты

Я, но лишь бы не ты…' — сами собой всплыли в голове строчки песни Майи Котовской, больше известной под её сценическим псевдонимом «Канцлер Ги». Наверное, уже новая профдеформация пошла — слишком много и часто я, в последнее время работал с музыкальными произведениями самых разных авторов и направлений: читал, слушал, искал, подбирал поисковые запросы по обрывочным строчкам из памяти. Надо бы себе и на эту песенку «галочку» в памяти поставить — красивая песня, аккорды простые. Аккорды, даже не ноты. С мужским голосом хорошо пойти должна… Боже! О чём я?! С каким ещё «мужским голосом»? Всё! Нет никакого голоса, ни мужского, ни женского! И мира того больше нет! Меня ведь убили там… Вот ведь… всякое со мной было, но убивать меня ещё не убивали… Даже сама формулировка звучит дико.

Но, как же песня подходит к случаю: действительно ночь, действительно дождь, действительно мои следы уходят к морю от дверей отеля. Хотя, какие тут могут быть следы? Кругом чистый асфальт и тротуарная плитка, с неба льётся вода, по асфальту и плитке течёт вода, стоит вода лужами… какие следы на воде, на лужах?

«Дым от сигареты»… была бы она у меня — закурил бы. Если бы вообще курил… Или, скорее уж, наоборот — бросил. После всей той гаммы отвратных ощущений от процесса умирания, которые мне довелось сейчас пережить… опять дикость в формулировке… пережить во сне, повторять наяву хоть что-то похожее, очень… очень-очень не хочется! Умирать больно! Умирать страшно! Умирать противно! Я не хочу больше умирать! А сигареты — путь к смерти. Причём, смерти мучительной. «Кашель курильщика», рак, ампутация конечностей, проблемы с сердцем и сосудами… курильщики умирают долго и сложно. По сравнению с их смертями, та, от пули, которую принял в своём сне я — милосердие. Быстро, внезапно и почти не больно. Почти… но этого «почти» мне хватило с запасом. Огро-о-омным запасом. Таким, что б больше не хотелось умирать никак. Даже быстро и «милосердно».