Княжич
Шрифт:
Да с разбегу в полынью сиганул. Брызги во все стороны. Крики. Здравицы. Смех.
Вышел бывший послух из полыньи. По лесенке на лед поднялся. А тут уж Гостомысл его поджидает. А с ним помощники. Выбеленным льном его насухо вытерли. Порты новые натянули. В шубу бобровую укутали. Шапку кунью на голову надели.
Меховые онучи на ноги. Гостомысл чару меда пьяного из серебряного кувшина ему налил. Выпил Жарох. Осушил до дна.
— Слава древлянину Жароху — знахарю! — крикнул ведун.
— Слава! —
За Жарохом вслед Обрада пошла. Я думал, забоится девка телешом по морозу бегать. Ничего, не застудилась вроде.
Отец ее в ткачихи определил.
— Слава Даждьбогу! — бултых. Брызги до небес.
А она выбралась, оделась, чару меда приняла. Раскраснелась вся. Разрумянилась.
— Слава древлянке Обраде — ткачихе! Потом Красун посвящение получил. Его отец в младшую дружину направил.
— Слава древлянину Красуну — ратнику! Потом та девка незнакомая была.
Была незнакомая — стала своя.
— Слава древлянке Радине — вышивальщице!
— Слава!
Потом Ивица черед пришел.
Его, как и ожидалось, оружейником огласили.
А я все стоял и думал. Вот было бы здорово, если бы Любава здесь очутилась. Ее-то еще прошлой зимой посвятили. Огнищанкой Микула крикнул. Почитай, уж три месяца ее не видел. Соскучился.
— Ты чего, Добрыня, мешкаешь? — подтолкнул меня кто-то.
Разделся я быстро.
К отцу побежал. Подивился тому, что лед мне пятки не морозит.
Поклонился князю.
Посмотрел он. И тут я понял, что любит он меня. Сильно любит. А что суров со мной в последнее время, так это нужно так.
— Быть тебе, Добрын, после меня князем Древлянским!
— Слава тебе, княже!
— Слава! — люди закричали.
— Слава тебе, Даждьбоже!
Разбежался я посильнее, чтобы прыгать сподручнее было. Оскользнулся на краю полыньи да со всего маху в воду плюхнулся.
Кипятком обожгла вода ледяная. Дух вышибла. Насилу я лестницу рукой нащупал. Выбрался на лед. Огляделся. Смеется народ. И я засмеялся.
— Ты чего стоишь? — Гостомысл прикрикнул. — Сюда давай. Поживее!
Вытерли меня. Укутали. Шапка велика оказалась. Глаза мехом застила. Слышу, Гостомысл ругается:
— Как же вы кувшин уронили? Ему же согреться надо.
— А вот же есть медовуха, — сказал кто-то. Налили чару. Поднесли. Я выпил до донышка.
Пожаром во мне мед пьяный вспыхнул. Тепло стало. Жарко даже.
— Слава древлянину Добрыну, грядущему князю земли Древлянской!
— Слава! — оглушило аж.
— В детинец новых древлян князь Мал зовет. Пировать будем…
Повели нас всех в Коростень. Там уж столы накрыли, чтобы новопосвященных древлян прославлять. А люди у полыньи столпились. Вода святительная целебной силой наполнилась. Каждый хотел той воды набрать.
А мне на подъеме к воротам городским нехорошо
«От меду пьяного со мной приключилось такое», — подумал.
Потом прошло вроде. Раздышался.
А как в город вошли, совсем дурно стало. Рвать начало.
— Это от медовухи, — сказал Жарох. — Мал он больно, чтобы мед пьяный, да еще так много, пить.
Л я на снег повалился. Чую, не встать мне. Все перед глазами плывет. И снова липкий комок к горлу подступил. Вырвало.
— При чем тут мед! — сквозь забытье услышал я крик Белорева. — Ты что? Не видишь? Его же кровью наизнанку выворачивает!
Больше я уже ничего не слышал…
20 января 943 г.
— Везет тебе, княжич, словно утопленнику. — Белорев вынимал из своей сумы пучки сушеных трав и бросал в чан, подвешенный над очагом. — То по маковке тебя приласкают. То стрелами потыкают. Теперь вот опоили. А тебе все неймется. Все за жизнь цепляешься.
— Видать, Доля моя такая, — улыбнулся я.
От отвара поднимался сладкий травный дух. Летом пахло. Лугом скошенным.
— Справная у тебя Доля. Счастливая. Другой бы на твоем месте давно уж в Ирий ушел. Ну, готов мое варево принять?
— Опять эту горечь глотать?
— А без горечи ты бы сейчас со мной не говорил. — Знахарь плеснул отвар в глиняную миску.
Остатки варева вынес наружу. Холодом окатило от открытой двери.
— Ты меня не застудишь?
— Не боись. Тебе воздух чистый на пользу пойдет. А то смрадом вся баня провоняла, — ответил знахарь с улицы.
Он варево в снег выплеснул. И обратно вернулся. Дверь, собачьим мехом обитую, плотно притворил.
— Ну вот, — сказал. — Так оно лучше будет. Подбросил дров в очаг.
Над глиняной миской заговор нашептал. Мне протянул:
— Пей давай.
— Хоть бы медом подсластил, — скривился я.
— Неужто плохо я тебя учил? — удивился Белорев. — Аль забыл, что от меда зелье не так, как нужно, подействует?
— Да помню я. Только уж больно горько получается.
— Опять ты за свое. Пей, говорю. Глотками малыми. Да после каждого глотка передышку делай. Чтоб варево лучше помогало.
— Знаю, — вздохнул я и пить начал.
Каждый следующий глоток был горше предыдущего. Терпел я. А как не потерпеть, когда жить хочется.
Допил. Поморщился.
— Приходи ко мне, родная, косоротиться начнем, — рассмеялся знахарь. — На вот. Зажуй.
Он протянул мне кусок вяленой рыбы.
— Вот и молодец, — похвалил он меня, когда я, давясь, начал жевать.
— Слушай, Белорев, — спросил я его чуть позже, — а может, меня к Берисаве отправить нужно? Она же мне в прошлый раз помогла.