Княжий пир

Никитин Юрий Александрович

Ратьгой встретил натиск молча. Некоторое время слышалось только тяжелое дыхание, хрипы. Меч и сабля сталкивались со зловещим звоном, от которого у окружающих стыла кровь, а колени становились ватными. Бились гиганты, никто бы не выдержал такой удар, но эти только морщились, а в ответ ударяли еще злее.

Дюсен вращал саблей с легкостью, что изумляла самого. Силы откуда-то прибывали, он чувствовал свирепую радость, а в теле нарастала мощь, что вымывала усталость. Меч Ратьгоя все чаще отскакивал от его сабли, наконец киянин отступил на шаг, чтобы не упасть, и с

этой минуты Дюсен понял, что он сильнее и что победит. Понял это и Ратьгой, лицо перекосилось, а в глазах зажглась бессильная ненависть. Пот градом катился по его бледному лицу, внезапно исхудавшему, с синевой под глазами.

— Что, — прохрипел Дюсен, — не нравится?.. Это тебе не перед мальцами красоваться силой…

Ратьгой вскрикнул, занес меч обеими руками и рубанул по прямой. Он чувствовал, что после таких слов печенег не отступит, не увернется. Дюсен вскинул саблю навстречу с такой скоростью, что они столкнулись ровно посредине. Раздался звенящий стон, треск. В глазах блеснуло. Мелкие полоски булата завертелись в воздухе. Ратьгой ошеломленно смотрел на рукоять меча в своих руках. От длинного лезвия остался кусок не длиннее ладони.

Дюсен захохотал и с маху ударил противника кулаком в лицо. Железную личину согнуло, из-под нее потекла темно-красная струйка. Дюсен ударил снова, услышал хруст сломанного носа. Кровь брызнула тонкими струйками, а Ратьгой покачнулся и завалился на спину.

— Ну вот и конец спору, — сказал Дюсен.

Ошеломленный, со стекающей полоской крови со лба, Ратьгой лежал на спине, глядя расширенными глазами на страшного врага. Левая рука лежала рядом с телом, отказываясь двигаться, в правой обломок меча, а огромный и свирепый, как бог войны, печенег навис прямо над ним. В глазах счастье, ликование, в правой руке огромная кривая сабля, видны зазубрины на лезвии, рассечет пополам…

Издали донесся тонкий крик. Оба вздрогнули, узнав жалобный и безнадежный голос Кленового Листка, похожий на плач попавшей в когти хищной рыси горлицы:

— Пощади!

Дюсен лишь свирепо улыбнулся. Глаза его держали лицо Ратьгоя, но замечали напряжение в руках, шевеление тела, угадывая, куда тот дернется, шелохнется. Снова прокричала Кленовый Листок, подбежала и остановилась в двух шагах, заломив руки и заливаясь слезами.

Дюсен повернул голову и смотрел в ее прекрасное лицо. Слезы безостановочно бежали из ее чистых глаз, оставляя на белых как алебастр щеках мокрые дорожки. Руки прижала к груди, сжав в кулачки, грудь дергалась в рыданиях.

Ратьгой, не веря удачному моменту, привстал и с силой ударил обломком меча в живот врага, там приподнялась полоска кольчуги, обнажив простую вязаную рубаху, а еще глубже должна быть печень…

Дюсен словно не понял, что поражен, смотрел как зачарованный на Кленовый Листок. Ратьгой нажал изо всех сил, всадил по самую рукоять, а когда тело Дюсена непроизвольно дернулось, ощутил, что достал, наконец, ненавистного врага в печень, и теперь того ничто не спасет.

Кленовый Листок тоже все поняла, вскрикнула. Дюсен смотрел на нее, странно улыбаясь. Кровь ударила такой мощной

струей, что вытолкнула из раны обломок меча. Ратьгой без сил откинулся навзничь, кровь врага хлестала ему прямо на грудь, брызгала в лицо, он чувствовал ее соленый вкус и понял сладость крови заклятого врага.

Наконец Дюсен упал на колени, повалился на бок. Кленовый Листок подбежала с плачем, упала перед ним на колени. Дюсен поднял голову, лицо было уже бледное, сразу исхудавшее, прошептал синеющими губами:

— Как… назовешь…

Он сам с усилием закрыл глаза, лицо застыло, и свернутое тело разогнулось. Он лежал во весь рост, и Ратьгой смутно удивился, каких же огромных людей рождает земля и насколько ему повезло, что завалил такого исполина.

Он с трудом поднялся, внутри хрипело и кололись изломанные ребра, прохрипел:

— Он же мог меня убить сразу…

— Да, — ответила она блеклым голосом.

— Почему не сделал?

Она не ответила. Но уже понимала, какое великое имя даст сыну.

Глава 39

Дружинники и печенеги молча смотрели на забрызганное горячей кровью поле схватки. Посредине лежал могучий Дюсен — сын верховного хана Жужубуна, печенег по крови, русич по выучке, киянин по духу, самый несчастный человек на свете… таким он себя считал, но сейчас лицо его преобразилось, стало красивым, мужественная улыбка заиграла на твердых губах.

В небесах раздались протяжные серебристые звуки. Высоко в синем небе пролетели журавли. И кияне и печенеги поняли, что сами боги, наблюдавшие за схваткой, берут несчастного героя к себе, в свою дружину, для своих набегов, для защиты от набегов отрядов других богов.

Высокий хмурый печенег проговорил с печалью:

— Мы заберем его.

Дружинники переглянулись, кое-кто покрепче сжал рукояти мечей. Волчий Хвост кивнул:

— Да. Он был великим воином.

А кто-то сказал негромко, но услышали все:

— Он пал за самое великое… за любовь.

Дружинники расступились. Степняки, взяв тело героя на плечи, пошли к пролому. Волчий Хвост вытер красное от крови лезвие, со стуком бросил в ножны. Голос был сиплым от усталости:

— Передых. Согнать людей, пусть заложат пробитую стену. Сегодня крови больше не литься.

— Почему? — спросил кто-то из молодых.

— Сын, — буркнул воевода. — Единственный… наследник. Отец в горе, потом похороны, скачки, обряды… Но завтра даже солнце покраснеет от брызг пролитой крови!

Прискакал на горячем коне Владимир, спрыгнул, бросился к двум появившимся из-под земли героям.

— Рогдай!.. Залешанин!

Рогдай вложил меч в ножны. Они обнялись, похлопали по спинам друг друга. Залешанину князь кивнул благосклонно, все-таки простой смерд, хоть и герой. Вокруг стояла суматоха, кто-то жадно прислушивался к разговору князя и двух героев, остальные растаскивали убитых, уносили раненых, спешно подтаскивали новые бревна, поднимали упавшую часть стены.

— Как вы?.. Откуда взялись?.. Белоян такое наговорил…