Княжий суд
Шрифт:
Похоронили всех в братской могиле. У воинов так принято: павших после битвы не хоронить отдельно. Вместе воевали, вместе погибли — вместе и лежать будут.
Расстрига Михаил погребальную молитву счел. Ведь как в воду глядел, когда говорил, что пригодится с церковными умениями своими. Лучше бы он ошибся.
От братской могилы все шли молча.
— Так, хлопцы. Лето, жарко, татарские трупы смердеть скоро начнут. Всех перетаскать и с кручи сбросить. Пусть волки их тела растерзают.
Нехотя
— Из неволи вызволил — за то спасибо тебе и поклон. А теперь-то почто гонишь, барин?
— А куда мне вас девать? Война идет, в любой момент татары напасть могут; дружине моей к сече быть готовой надобно, а вы только обузой будете.
— Некуда нам идти, князь! — Выступила вперед женщина лет тридцати. — Селения наши пожгли, мужей поубивали. С голоду ведь помрем! А здесь нахлебниками не будем — кашеварить станем, ратников обстирывать, если дозволишь остаться.
— Ну — воля ваша, я никого не принуждаю. И, коль такое дело, поперва избы от крови отмойте.
Женщины ушли, зато тут же заявились Федор и Макар.
— Все, князь, исполнили! Всех басурманов убиенных с кручи скинули.
— Ну, тогда еще подводы с трофеями татарскими разберите, и на сегодня — все. Ежели продукты найдете, отдайте женщинам. Я разрешил — они у нас остаются, пусть готовят.
При слове «трофеи» оба повеселели. Бойцы тут же окружили повозки, крытые рогожей.
Вдруг раздался дружный голос изумления. Не повернуться туда я просто не мог.
От одной из повозок бежал, кривоного ковыляя, татарин. Ратники свистели вослед и улюлюкали, а двое молодых бойцов сорвались с места и кинулись вдогонку. «Вот и разгадка — куда последний татарин подевался!» — невольно улыбнулся я.
Татарина все-таки поймали, связали руки — и ко мне.
Ратники даже трофеи бросили разглядывать ради такого случая.
— Ты чего в повозку залез?
— Укрывался. Ночью по нужде пошел, оружие не взял с собой, а тут стрельба началась. Не могу же я безоружный на пищали ваши идти.
— Разумно. Откуда вы тут взялись?
— Мурза сказал: Магмет-Гирей бумагу о мире и дани подписал с государем вашим. Только там о нас, казанцах, ничего не прописано. Вот мы и решили сами трофеи взять. Что за боевой поход, коли домой пустым возвращаешься?
По-русски татарин говорил чисто, лишь вместо «ш» произносил «с».
— Сколько вас было?
— До переправы — полсотни, все из нашего аула. Сюда — в острог — половина пришла.
— А другая-то половина где?
— Так говорю же — «до переправы». На воде нас русские обстреляли, не все на берег выбрались, утопли многие.
— Где основные силы казанские?
— Коломну брать ушли. Нижний-то Новагород
Я мысленно охнул. Везде татары прошли, почитай — треть Руси спалили да пограбили.
— Что же мне с тобой делать? — вслух размышлял я.
— Повесить его! — зашумели ратники. Пленный понял, что подошла пора расплаты за злодеяния.
— Урус, ты лучше выкуп за меня попроси или на русского пленного поменяй.
— Э-э! Много ли за тебя дадут? Макар наклонился к моему уху:
— Девкам его отдай! Самим руки марать не придется. А и верно!
— Зови девок!
Кто-то из ратников привел освобожденных из плена женщин.
— Отдаю татарина вам, девоньки. Делайте с ним, что хотите.
Завизжали девки — видно, узнали ночного мучителя. Накинулись все скопом, мешая друг дружке.
Кто в волосья татарину вцепился — а хватать было за что: есть такая привычка у басурман — косички заплетать, кто ногами пинал. Ратники подбадривали женщин криками:
— Рыженькая, ногой, ногой ему поддай по причинному месту!
— Толстушка, чего ты его за волосья таскаешь, по морде бей!
Татарин тяжело дышал, пытаясь хоть как-то закрыться от наседавших на него разъяренных женщин, но силы его быстро таяли. Через полчаса он испустил дух.
Женщины вспотели, дышали тяжело.
— Никак мы его, девоньки, забили насмерть?
— А то что ж? — Макар посмотрел на бездыханное тело татарина. — Теперь сами и тащите его к круче — во-он туда! Да под откос, где остальные поганые валяются, и сбросьте!
Тем временем ратники к телегам подались, на ходу шутками перебрасываясь — оно и понятно, настроение в ожидании дележа трофеев поднялось. Продукты и в самом деле нашли, и немало. То-то радости всем было! Одной только гречки два мешка. Да пшеницы — мешок, да ржаной муки мешок, да горшки с гусиным жиром, да связка лещей вяленых. Все отнесли женщинам — пусть кашеварят, пора и горяченького всем поесть. Мы утром хоть сухарей пожевали, а у женщин и крошки во рту не было.
Пришел черед узлы делить. Ну, то процедура знакомая. Только теперь Макар с Федором делили, и каждый зорко поглядывал на узлы — не обделил ли его соперник.
После шумного раздела десятники забрали себе добычу — вдвое от ратника, и мне принесли — сам-пят.
— В избу мою несите, что под ноги бросили? — для вида возмутился я.
— Так мы показать только, не серчай, княже!
А в общем-то, и неплохо сложилось для нас — татар побили, трофеи взяли, невольниц из полона освободили. А что больше всего душу мне грело — так это то, что острог мой целый стоял, не успели его татары спалить, уходя в степи.
И слава богу!