Княжий удел

Сухов Евгений Евгеньевич

Эта помощь великим князьям не была бескорыстной. Великий Новгород сторонился братских междоусобных войн и ревниво взирал на то, как ширится Московская земля и крепнет стольный город, полнится казна золотом и один за другим перед сильным старшим братом склоняют головы удельные князья. Велик аппетит у московских князей. Пройдет время, и захотят они присоединить к своим землям и новгородские просторы. Потому и откупались купцы, давая деньги, чтобы ни одна из враждующих сторон не окрепла и не смогла забрать сытые новгородские поля.

Впереди Дмитрия в Новгород торопились гонцы. Въезжал князь Галицкий в город без боевого сопровождения,

он вел за собой лишь нескольких бояр. Не осталось в его свите даже услужливых рынд, которые помогли бы князю сойти с коня. Пали они в Галиче, который уже неделю был Московской землей.

Надеялся Дмитрий, что отдохнет в Новгороде, успокоится его истомленная душа. Помолится, наберется сил, а потом, глядишь, выступит супротив обидчика.

Дмитрий не выдавал тоски, но мысль словно червь точила его: ведь не так давно новгородцы чествовали великого московского князя, назвав Дмитрия Окаянным, обрядили Васильеву дружину в латы. И если бы не эта помощь, которую получил от Великого Новгорода великий московский князь, не подняться бы ему. Сидел бы он сейчас по-прежнему в Вологде, на самом краешке Московского княжества.

Дмитрий не хмурился, радушно улыбался и был обходителен с новгородскими боярами.

Вечером посадник устроил пир, столы ломились от всякой снеди и множества напитков. Бояре один за другим произносили здравицы Дмитрию. Некоторые из них как бы ненароком сбивались, называя Шемяку московским князем, хотя не было у него давно Московской земли, а неделю назад лишился и батюшкиного удела. Однако Дмитрий препираться не желал и выслушивал бояр с улыбкой. И когда хмель уже развязал языки, а застолье достигло своей вершины, поднялся посадник. Он пил больше всех, не оставляя на дне чаши ядреную медовуху. Однако хмель его не брал. Наоборот, он казался еще более трезвым, а речь сделалась разумнее.

Взял посадник братину с вином белым, пустил ее по кругу, а потом заговорил:

— Вот что я тебе скажу, Дмитрий Юрьевич. Рады мы тебя видеть всегда. Только не обольщайся насчет Москвы, не дотянуть теперь тебе до великого княжения, князь. — Посадник видел, как Дмитрий нахмурился. Братина, пройдя четверть круга, остановилась у локтя Шемяки; шевельнул рукой князь, и братина покачнулась от его прикосновения, соскользнув со стола, разбилась на мелкие черепки. Посадник Кондрат Кириллович помолчал и продолжил степенно: — Только ты не робей! Не один ты. Васька Московский тоже нам изрядно надоел: купцов наших притесняет, не по чину послов новгородских встречает и подолгу их в сенях заставляет дожидаться. Москву ты взять не сумеешь, но вот Галич вернуть мы тебе поможем. А там, может, и ты нам когда-нибудь услужишь.

Дмитрий Шемяка посмотрел на разбитую братину, сенные девки уже собирали с пола черепки, а потом сказал:

— Я долги не забываю, что мне Ваське досаждать. А если поможете Галич вернуть, троекратно отплачу.

Дмитрий Шемяка пробыл в Новгороде месяц. Разъезжал по обширным новгородским землям, собирал отроков в свою дружину. Новгородцы шли в рать неохотно. Потому не обходилось без больших посулов, щедрых подношений. Сейчас удача изменила Дмитрию. За галицким князем тянулась нить дурных слухов о его бесчинствах, новгородцы знали, что бежал Дмитрий из-под Белева, прослыл изменником под Суздалем и стал окаянным братом.

И если Дмитрий не черт, то уж точно родня ему!

Вновь набранные новгородские полки давали

клятву на верность Дмитрию Юрьевичу, но он знал нрав Новгорода, гордого и своенравного. Трудно удивить новгородцев — приютили они битого Василия, теперь видели побежденного Дмитрия. Из толпы стали доноситься неодобрительные возгласы, выкрики, они-то и насторожили галицкого князя.

На следующий день Дмитрий Юрьевич двинул свою дружину к московскому городу Великий Устюг. Может, потому город и назывался Великим, что богат был красным товаром. Купцы съезжались сюда со всей Московии, прибывали гости из Новгорода, торговали зерном и мехом, солью и пенькой. В весенние дни, когда Сухона разливалась и становилась особенно широкой, к берегу трудно было пристать от скопления судов. Устюг стоял в стороне от военных дорог, не трогали его и татары — далеким он казался и умело прятался среди ядовитых топей и непролазных лесов. Богател он оттого, что уважал великого князя, выкупив своих работников от войны за звонкие гривны. Не в обычаях Великого Устюга было держать крепкое воинство: к чему рогатины и пищали, когда мошна велика.

Дмитрий пришел к Устюгу в самый торг, город приветливо распахнул ворота, встречая гостей. Вратники переглянулись меж собой, а потом старший из них преградил дорогу воинству, встав на пути княжеского аргамака.

— Не велено входить при оружии. Торг идет!

— Не видишь, что ли?! Князь Галицкий перед тобой, Дмитрий Юрьевич!

— Галицкого князя уже три месяца как нет, — дерзко возразил вратник. — А вместо князя боярин Оболенский московской отчиной управляет.

— В мешок дерзкого!.. И в Сухону бросить, — распорядился Дмитрий.

Расторопные рынды подхватили вратника под руки и, накинув ему на голову мешок, крепко стянули бечевой.

Вратник матерился, грозил, рынды, напрягаясь под тяжестью, волочили его к берегу, а потом, поставив мешок на край обрыва, столкнули в воду.

— Неласково встречает хозяина своего Великий Устюг, — только и проворчал Дмитрий Юрьевич. — Воеводу ко мне! И немедля!

Приволокли чертыхающегося воеводу. Бросили в ноги галицкому князю. Микулинский, поднимаясь с колен, зло зыркнул на обидчиков и укорил князя:

— Неужто думаешь, Дмитрий, что не подошел бы? Почто силой забираешь? Ведь не холоп я какой-нибудь, а боярин, и род мой не хуже твоего.

— Меня с собой равнять надумал?! Да знаешь ли ты, что я галицкий князь! Дед мой — Дмитрий Донской! Отец и я московскими князьями были!.. Я и далее на московском столе сидеть стану!

Гудел торг, и до Дмитрия долетали слова купцов, нахваливающих свои товары, вяленую рыбу, икру паюсную и рухлядь мягкую. Воевода Микулинский стоял в окружении княжеских рынд, и дворовые слуги боярина, оттесненные топорами, не видели позора князя.

— Не то что московским, вологодским князем тебе не быть! — яростно прошептал Микулинский.

— И этого тоже… в мешок да в Сухону! — приговорил Дмитрий.

Боярин яростно вырывался, кричал, но рынды, заткнув рот поясом, усмирили и его.

— Что же дальше-то делать будем, Дмитрий Юрьевич? — поинтересовался боярин Ушатый.

Теперь Дмитрий видел, насколько шатка его власть. Одно дело — Москва не признает, где даже посадские люди спесивы; совсем другое дело, когда не почитают города малые. А ведь ранее с честью встречали — коврами дорогу устилали, а бояре в два ряда низкими поклонами приветствовали.