Княжий воин
Шрифт:
Последнюю шлифовку Людота делал сам - мелким протертым песком. Потом клинок протравливали кислотой - выявлялся красивый рисунок, - как правило, "елочный" по серому фону. Чем фон ближе к черному, тем работа считалась удачнее. И уж в самом конце многомесячного процесса полировка песком, от раза к разу все более мелким, почти пылью - и до зеркального блеска.
Заточкой Людота не занимался - для этого были особые мастера со своими секретами. Да и рукоятки-крыжи к мечам делал не часто - разве что для Срезня по
Каждый меч Людота начинал с того, что шел в церковь и ставил свечку Николаю-Угоднику, считая его покровителем кузнецов, и Илье-пророку, как правопреемнику бога пращуров Перуна.
Если меч удавался - Людота устраивал себе и ученику пару выходных дней. А если нет - уходил в недельный запой, а потом начинал все сначала. Про запои рассказывала Марфа, при Романе же работа у Людоты ладилась.
– У Ромши легкая рука, - говорил Людота.
Более всего радовала его добрая, с душой сделанная работа - как своя, так и чужая: будь то меч, кольчуга, изба, или другая плотня.
– А как же, - говорил мастер.
– Ладная вещь - она от Бога.
На своих мечах он ставил клеймо: "Людота-коваль*".
– Княжьи войны да усобицы забудутся, а меч моей работы, глядишь, и напомнит русскому человеку обо мне, грешном.
– И добавлял ободряюще: - И ты, Ромша, скоро мечи ладные делать будешь - лет через десять.
Вечером, накормив кузнецов, Марфа упрекала мужа:
– Совсем загонял парня. Глянь-ка - кожа да кости. На него ни одна девка не глянет.
– Ничего, - смеялся Людота.
– Ты меня не испугалась, когда я к тебе сватался. А работы срочной еще дня на два, а там роздых.
И правда, через пару дней, возвратившись с учебы, Роман застал Людоту навеселе. Тот сидел на ступеньках крыльца с гуслями на коленях и, как мог, извлекал звуки из древнего, рассохшегося инструмента. Пытался что-то петь.
– Помолчи-ка, отец, - Марфа дождалась, когда муж притихнет: - Слышь, собаки тебе подвывают?
– Глупая баба, - Людота со вздохом обратился к Роману.
– Ничего в музыке не смыслит. Ну-ка, сыне, сыграй, покажи, что кузнецам любое дело по плечу.
Инструмент был специфичный и дался Роману не сразу. Все время хотелось переделать его на манер гитары. Да и поучиться не у кого. Месяца три мучился, но гусли звончатые двенадцатиструнные поддались.
Под гусли полагалось петь. Пришлось перевести на древнерусский несколько известных Роману народных песен - не петь же из "На-Ны". Вспомнилось до обидного мало.
– Чудно, - сказала Марфа, в первый раз услышав "Эх, мороз, мороз".
– Как будто в райских кущах песню сложили.
–
– Да и не рай это вовсе, раз мужик к жене едет.
Ему больше понравился "Черный ворон":
– Кто эту песню сложил, небось, сам на поле валялся со стрелой в боку и смерть от себя отгонял. Ну-ка, Ромша, еще раз спой. А ты, мать, нюни не распускай...
– Девкам песен своих не пой, - посоветовала Марфа Роману в конце скудного репертуара.
– А то засушишь:
Первый день обещанного Людотой роздыха совпал с воскресеньем. Роман, воспользовавшись отсутствием хозяев - Марфа с утра чуть не силком увела мужа в церковь - загорал, сидя на крыльце без рубахи, прогревая уставшие за последний месяц мышцы.
Он редко бывал один, и это не давало возможности грустным мыслям взять верх. Сейчас они нахлынули в избытке. Как там родители? Мать, небось, глаза выплакала. Друзья-одноклассники забывать стали - больше года прошло. Да и не до него им, в институты поступают:
"Вот вернусь, - думал Роман, - поступлю в педагогический на истфак. "Расскажите-ка нам, студент, о быте и ремеслах курян в двенадцатом веке... Плохо учили, студент..." Но для такого развития событий надо именно вернуться, а не просто завершить тут свою жизнь. "А не вернусь, так неучем и останусь".
Впрочем, не совсем так. В ремесле коваля у него по местным меркам уже высшее образование. Ну ладно, если не высшее, то 5-й курс. А вот "генерал" Срезень хочет сделать из него крутого вояку - тоже ремесло не из последних в этом мире. Одним словом, с голоду не умрет.
Остальные знания, скопившиеся в голове Романа за девять лет обучения в школе - по меркам двенадцатого века огромные - не нужны его теперешним землякам.
"Лучший математик, а так же химик, физик раннего средневековья, вынужден вкалывать кузнецом в стране, где первый университет возникнет лет через шестьсот".
В Европе, сколько помнил Роман, к концу двенадцатого века университетов было много: в Париже, Болонье, Оксфорде, Салерно... Окажись он там...
Роману, с начала пребывания в "здешних временах" не давала покоя мысль о том, чтобы подать весточку о себе в свое далекое будущее. Из всех способов "межвременной связи" шансы на успех были только у двух. Инициатору послания надо стать известной личностью, "войти в историю" и тогда информация о нем дойдет до будущего сама собой. Способ хлопотный и ненадежный - всю жизнь лезть из кожи, протискиваясь в череду уже свершившихся событий, а в результате среди множества княжеских имен и хроник бесконечных военных походов тебя никто и не вспомнит. Кроме того, бурная жизнь "новой" исторической личности может непредсказуемо изменить то самое будущее: