Княжна Дубровина
Шрифт:
— Трудно это, молода ты. Веселиться захочется. А ты не вдругъ: присмотрись, сама вникни, въ руки людей хитрыхъ не давайся, чужимъ умомъ не живи, чужими глазами не гляди. Входи сама во все; управителямъ воли не давай, изъ нихъ какіе есть грабители и кровопійцы — Каины, прости Господи! Да что твой Каинъ? Онъ убилъ однажды, а эти убиваютъ почитай каждый день, губятъ души христіанскія. А власть у тебя большая, деньги у тебя великія, помни это. Душенька-то у тебя добрая, да разумъ коротокъ, молода!
— Состарюсь, сказала Анюта смясь, — а пока молода буду, добрыхъ людей стану слушать.
— А какъ это
— Дядюшка и тетушка меня оградятъ, сказала Анюта, — наставать.
— А они сами-то, чай, люди добрые, да простые, ихъ оплести не мудрено. А вотъ теб мой совтъ, княжна ты моя сердечная: ни на кого не полагайся, все сама, все сама, своими глазами; черезъ другихъ не смотри, а сама въ оба. Да не трать денегъ на зати — пойдетъ, это я знаю, все такое — излишнее. Не лошадь, а десять лошадей, не птицу, а двадцать птицъ, не домъ, а дворецъ, и купить надо и то и другое… А все это одн зати; сорить деньгами гршно. Помни, что и рубль бдняку въ великую помощь, ужь не говоря о сотняхъ и тысячахъ. Ты вотъ читала Филарета Милостиваго; гд ужь намъ подвизаться какъ этотъ угодникъ Божій подвизался! Хорошо если мы, читая житіе его, душой умилимся, да сердце великое угодника Божія поймемъ. Такъ-то!
Анюта слушала внимательно слова старушки и дивилась выраженію лица ея: оно просіяло и озарилось тмъ внутреннимъ свтомъ, исходящимъ изъ тайника души, которая по своему настроенію или омрачаетъ, или просвтляетъ черты лица человческаго, сотворяетъ изъ дурнаго и стараго прекраснаго, а изъ красиваго — отвратительнаго.
«А кто счастливе, подумала Анюта, изъ насъ двухъ. Предо мною лежитъ необозримое, роскошное поле жизни. Я вступаю на него окруженная моими любимцами и иду по цвтамъ и лугамъ. Но что ожидаетъ меня впереди? Какъ перейду я это поле, какъ дойду до конца? А вотъ она, эта милая старушка, уже перешла его — и не по цвтамъ шла она, а по колючкамъ и терніямъ; смиренно вынесла она убійственную скорбь, пережила всхъ, и идетъ къ могил бдная какъ Іовъ и богатая добродтелями, сердобольная какъ Филаретъ Милостивый, надленная съ избыткомъ свтомъ души, смиреніемъ сердца, спокойствіемъ духа. Я думаю, она счастливе меня.»
— О чемъ ты, моя княжна, задумалась? спросила у нея старушка.
— О томъ, что вы, Арина Васильевна, такія хорошія, святая вы женщина, воскликнула Анюта.
Арина Васильевна испугалась.
— Что ты, что ты, заговорила она быстро, — меня гршную, недостойную возвеличиваешь! Я этого не стою, ничего я не стою, и ты мн никогда ничего такого не говори, Христа ради не говори!
— Лидія Петровна приказали сказать, доложилъ вошедшій Андрей, — что сейчасъ будутъ завтракать, а посл завтрака пора хать.
— Сейчасъ иду, сказала Анюта, подошла къ старушк и прибавила съ какою-то безсознательною торжественностію: — Арина Васильевна, все что во мн есть Божьяго, все отъ васъ. Вы научили меня врить безусловно, научили меня любить бдныхъ, скорбть о нихъ, научили добро помнить, зло прощать, и мало ли чего хорошаго и христіанскаго я отъ васъ слышала! Теперь, нынче же я вступаю въ новую жизнь. Я ворочусь сюда, но ужь почти гостьей. Я ду къ дяд и съ нимъ буду жить въ своемъ собственномъ дом. Перекрестите меня, пожелайте
— По божьему, миловать ближняго и любить его, — а ближній нашъ самый близкій есть бднякъ и несчастный. Господь благослови тебя!
Старушка перекрестила Анюту и долго обнявшись цловались со слезами старая, бдная ключница и молодая, красивая, богатая княжна.
Предъ самымъ обдомъ Лидія и миссъ Джемсъ возвратились домой. Лидія вошла въ диванную, съ румянцемъ на щекахъ, съ необычайною живостію движеній и съ блестящими глазами. Она сняла шляпу и подошла къ сестрамъ, забывая свою обычную робость.
— Вкъ буду жить и никогда этой трогательной, сердце захватывающей сцены не забуду, сказала Лидія, — я и вообразить себ не могла ничего подобнаго.
— Разскажи, воскликнула Александра Петровна съ неудержимымъ любопытствомъ.
— Когда мы туда хали, Анюта все молчала; я даже удивилась, какъ это рвалась, рвалась она, какую исторію подняла, чтобы съ ними жить, шесть лтъ не видала ихъ, а детъ къ нимъ и сидитъ тихо, какъ наказанный ребенокъ, молчитъ какъ рыба и глядитъ куда-то на улицу, точно въ воду опущена. Пріхали, вышли, я спросила этажъ и нумеръ. Половой говоритъ: «Въ бельэтажъ пожалуйте, цлое отдленіе взято направо». Я даже удивилась — вдь они такъ бдны.
— А ларчикъ открывается просто, сказала Варвара Петровна съ досадой: — У Анны денегъ много, — заплатитъ.
— Не прерывай ее пожалуста, сказала Александра Петровна.
— Я оглянулась, а Анюты ужь и слдъ простылъ; гляжу, она летитъ по лстниц какъ птичка. Я за ней; она замшкалась спрашивая что-то у половаго, и я догнала ее. Стремительно отворила она дверь въ гостиную, остановилась этакъ на порог, а я стою сзади нея и вижу — вся она дрожитъ. Обвела она это гостиную взглядомъ, да какъ бросится. Я гляжу, въ гостиной много ихъ, и всхъ съ одного взгляда не могла я различить, вижу только Анюта рыдаетъ схвативъ за шею еще молоденькаго старичка, и онъ цлуетъ ее и тоже плачетъ, а справа высокая румяная женщина въ траур обхватила шею Анюты и тоже плачетъ и цлуетъ ее въ голову.
— Это Маша! сказала Александра Петровна.
Да, Маша, посл меня съ ней познакомили. И вотъ оторвалась Анюта отъ старичка и вс они бросились на нее, и поцлуямъ и слезамъ ихъ конца не было. Наконецъ Анюта сла, лицо ея такъ и сіяло, а слезы все текли по щекамъ, и вс они толпились вокругъ нея и вс обнимали ее наперерывъ и никто не говорилъ ни слова. Только слышала я восклицанія: Анюта, Маша, Агаша, Ваня! право какъ въ святцахъ, все имена одни. Но глядть на все это равнодушно было совсмъ нельзя. Спросите у миссъ Джемсъ; она, какъ ни есть Англичанка, вкъ свой ходить, будто аршинъ проглотила, а и то прослезилась.
— Ну, а какіе они изъ себя? Разскажи, сказала заинтересованная Александра Петровна.
— Когда они опомнились, то Анюта всхъ поочередно мн представила, и я скажу однимъ словомъ: мужъ и жена люди почтенные, а дти, одинъ красиве другаго. По моему Дмитрій, который сюда ходилъ, студентъ, всхъ хуже. Ваня, это красавецъ, и сестра его Лида тоже. Они на одно лицо; высокіе, статные, белокурые, съ вьющимися, золотистыми волосами и съ голубыми какъ бирюза глазами. Лица у обоихъ открытыя, добрыя. Другія двочки черноволосыя, одна меньшая совсмъ Цыганка.