Княжна. Тихоня. Прачка
Шрифт:
Я знала, о чем говорила. Первое время и голодать приходилось, прежде чем я поняла, что не за себя одну отвечаю, а в первую очередь за детей. Нужно стать сильной и смелой ради них.
И я стала.
— Ватрушки с творогом и яблоками, — торжественно объявила Павлина. — Еще горячие. Налить вам чаю, Симеон Святогорович?
— Я сам, ступай.
Служанка, явно неравнодушная к княжичу, послушно удалилась, а Симеон стал хозяйничать. Налил травяного чая в большую чашку, поставил на край стола, придвинул
— Садись, Марта, чаевничать будем.
Я отказываться не стала. В доме Озеровых вряд ли мне в чай какого зелья подольют, к тому же Симеон и себе налил. А ватрушки и пахли замечательно, и на вид хороши и весьма.
— И все же, Марта, на Юге замуж надобно выходить. Здесь женщин не обижают.
— И все же, Симеон Святогорович, я сама решу, что мне надобно, а что нет.
— Детям рука мужская нужна.
— Зачем? Чтобы их наказывать?
— Наставлять. И любить. И учить.
— С наставлениями и любовью я и сама справлюсь. А для учебы учителя имеются.
Препираться с княжичем оказалось весьма приятно. Он не кривился в ответ на мою очевидную грубость, а только посмеивался. Все же — вот оно, воспитание.
Хм. То есть я за последние четверть часа посчитала Симеона петухом, козлом, невоспитанным мужланом и… приятным собеседником? Какой разносторонний молодой человек!
В гостиную зашла Милана. Как меня и предупреждали, в мужских портках и широкой рубахе, скрадывающей живот. Зевнула, прикрывая рот ладошкой, уставилась на самовар.
— Сема, что ж меня не позвал? Я тоже чаю хочу!
— Садись, душа моя. Сейчас чашку тебе найду. Выспалась?
— Нет. Дождь всю ночь колотил по крыше, замерзла, как суслик. Под утро уснула только.
Какая очаровательная непосредственность!
— А где муж? — Симеон, кажется, к ней привык. — Спит еще?
— Да что-ты, на рассвете с Даней куда-то умчался. Они ж лекари оба. Без работы не сидят.
— Ясно. Как съездили? Теперь ты дипломированный маг?
— Ага. Зачем только мне это нужно, не пойму. Марта, а у тебя диплом есть?
— Нет, откуда? — я удивленно взглянула на девушку. — Когда б я успела? Но у меня в юности учителя были хорошие, многое я и без диплома умею.
— Так ты грамотная? — удивился Симеон.
— Да, — коротко ответила я, поняв, что снова завралась. Надо меньше болтать!
Чай кончился, ватрушки тоже. Пора было искать детей, а мне так не хотелось! Давно я не чувствовала такой свободы. Никуда не нужно спешить, ни за что не нужно отвечать. Ни криков, ни драк, ни беспорядка. Может, и в самом деле Амалу здесь оставить? Но какой тогда во всем этом смысл? Для чего мне вообще куда-то стремится? На те деньги, что у меня лежат в банке, я спокойно смогу прожить целый год. Скромно, но не голодно. Да и заскучаю без детей…
— Пойдем, Марта, я тебе сад покажу, —
— А и пойдем, — обрадовалась предложению я. — Только сапоги бы мне, мокро на улице.
Давно я так не отдыхала. В горах привольно, дышится легко, глаз радуется облакам да снежным вершинам. Здесь по-другому. Золотая листва, простор, огромное синее небо над головой. Солнце снова припекает, разгоняя холод. Трава еще зеленая, хоть и мокрая. Сапоги Миланкины мне велики, но это не страшно.
А тишина, какая тут тишина! Только птицы щебечут и ветер шуршит сухой листвой под ногами.
— Нравится? — любопытствует Симеон.
— Очень. Славный у вас дом. И семья славная. Вы ведь не женаты, Симеон Святогорович?
— Не нашел пока ту самую, кто меня до конца жизни терпеть готова.
— Какие ваши годы, найдете еще.
Мы в уютном молчании обошли весь большой сад. Поглазели на пруд, сорвали поздние яблоки с яблонь, посидели на деревянной скамейке. Я с удивлением разлядывала кур и уток, гуляющих на заднем дворе.
— Коз смотреть пойдете, Марта? Или коров? Может, к поросям заглянем?
— Насмотрелась я в своей жизни и на коз, и на свиней, — смеялась я. — В другой раз лучше в поле меня вывезите. Пшеницу уже всю убрали? Никогда не видела, как она растет.
— Пшеницу убрали, а покос еще будет. Верхом ездить умеете?
— Конечно.
— Так после обеда в поле и поедем.
Но после обеда никуда мы не поехали, потому что завели за трапезой с князем беседу о патенте. Он сердился на меня за то, что я все еще не прошла комиссию, а я с тоскою думала про морковь и прочие корнеплоды. Почему такая несправедливость? Насколько легче в этом деле мужчинам! С них никто девства не требует.
— Значит, решено, — гудел Озеров-старший. — Завтра поутру домой поезжай и займись этим вопросом.
Я вздыхала. Кончился мой отдых. Как же мне Гора соблазнить? Вся моя жизнь превратилась в какую-то дурную комедию. Впору книги писать.
Настроение было безнадежно испорчено. Даже румяные лица детей не радовали. Марэк без капризов согласился пожить у деда Святогора, он уже подружился с Митрием, который, хоть и был младше на год, но ростом не уступал наследнику. И болтал глупости ничуть не хуже.
Амала же жалась ко мне, не слезала с рук. Оставить ее будет слишком жестоко для рано потерявшей родителей малышки. Да и странно будет, если я вернусь без обоих детей…
Добрая Радмила вилась вокруг меня горлицей, предлагая то шубку, то душегрейку на меху, то «совсем новую юбку, что ей давно стала мала». Я вяло отнекивалась: не привыкла к таким милостям. Но душегрейку — то есть распашную замшевую жилетку на меху — все же взяла. Не устояла, красивая очень и теплая. Тем более впереди холода.