Княжна. Тихоня. Прачка
Шрифт:
Надо признать, это была самая странная и безумная ситуация в моей жизни. Когда я бежала по горящему дворцу с наследником на руках — было страшно и волнительно. Когда я украла документы в полицейском участке — мое сердце стучало так сильно, что я не слышала ничего вокруг. Когда я брала билет на дилижанс — в никуда — да еще с двумя чужими детьми на руках, я тряслась и скулила внутри. Но все это время я пребывала в полном разуме. Теперь же все мысли разбегались, как мыши при виде кошки. Я сидела на обнаженном мужском теле и смутно осознавала, что так делать нельзя, что это все —
Все же Симеон владел какой-то запретной магией! Иначе просто невозможно было понять, почему мне так нравится то, что он со мной делает!
Ах! И его ладони скользят по моим бедрам, направляя и подсказывая.
О-о-ох! Дерзкие пальцы дарят новое, еще незнакомое удовольствие.
М-м-м… он приподнимается, чтобы поцеловать — жадно, торопливо, горячо. Стискивает меня, сдавленно рычит мне в рот. Плечи его становятся каменными.
А-а-а! Нет, это совершенно невозможно, невыносимо! Так быть не должно! Я лечу в пропасть и, кажется, не одна.
— Замуж хочешь? — лениво спрашивает Симеон, когда я, распластавшись на его влажной груди, хватаю ртом воздух и мысленно ругаю себя за слабость. Урок мне на будущее — никогда с этим поганцем не уединяться.
— За кого? — сердито спрашиваю я, скатываясь с него и вытряхивая сено из волос.
— За меня, разумеется.
— Я не очень понимаю, это предложение или обвинение в том, что я скомпрометировала недалекого деревенского мальчика с целью сделаться княжной Озеровой?
— Дурочку из себя не строй, — совершенно спокойно отвечает на оскорбление Симеон, садясь и вытаскивая из-под… ну, пусть будет спины… мятую рубаху. — Разумеется, предложение.
— А папенька тебе разрешил такие предложения делать? Тебя уже не смущает, что у меня дети?
— Нет. А должно? Я люблю детей. Вырастим и твоих, и наших.
— Я вдова.
— Ну мне-то сказки не рассказывай. Ты такая же вдова, как я — икшарский джигит. Лошадь у меня есть, даже сабля найдется, но ночным всадником мне никогда не стать.
— Я тебя не понимаю, — взглянула на него растерянно, переплетая волосы и поправляя юбку.
— Ты девственницей была, тихоня. Нет, все в мире бывает, даже не спорю. Но по сути ты никакая не вдова. Ладно, не хочешь — как хочешь. Я предлагал. На вот.
И он протянул мне большой белый платок.
— Зачем?
— Вытрись. Я пока повозку проверю и обед принесу.
Мне хочется застонать от стыда, но Симеон поднимается (без портков и сапог, между прочим), подхватывает свои вещи и удаляется. Я ловлю себя на том, что не могу оторвать глаз от его ягодиц и длинных стройных ног. Может быть, с возрастом он станет пузат и бородат, как его отец. Но сейчас вид чертовски хорош. Настолько хорош, что я даже забываю о муках совести. Ну не смогла я устоять — а кто на моем месте смог бы?
Про замуж он, конечно, пошутил. Зачем ему это? И без того получил все, что хотел. Хотя… он ведь мне ровня. Княжич, как и я. Пожалуй, родители бы одобрили его кандидатуру. Особенно в нынешнем моем плачевном положении.
Пироги с капустой
— Полно киснуть, тихоня. Тебе же понравилось, — бесцеремонно разбивает молчание поганец. — Или нет?
— Нет, — хмурю брови я.
— Повторить? Я готов.
— Пошел к демонам.
— Не хочу. К тебе хочу приходить по ночам.
— Симеон! — я задыхаюсь от возмущения и закрываю лицо руками. — Прошу…
Он подхватывает меня, усаживая себе на колени, и шепчет мне в волосы:
— Ты ревешь, что ли? Тихоня, я же ведь готов был остановиться. Я же не принуждал тебя, да? Или принуждал?
Я мотаю головой, даже не пытаясь выбраться.
— Тебе хорошо было, скажи?
Киваю, пряча лицо.
— Может, все же поженимся?
Снова мотаю головой.
— Ну и все тогда. Пусть будет так, как есть. Только не плачь, ладно? Ты разве не за этим со мной попросилась?
— Дурачина! — взрываюсь я. — Хотела бы — ночью бы пришла! Или в Буйске! Да нашла бы возможность! Я просто хотела прокатиться и взглянуть на поля.
Про Туманова говорить не стала. И без того Симеон понял слишком многое. Он ведь умен, скоро эту загадку разгадает. Как будем объясняться? Хорошо хоть Милана мне кольцо свое отдала, а то вот был бы конфуз, если б одинокая вдова понесла невесть от кого…
— Знаешь, а я не жалею, — неожиданно заявил Симеон, откидывая волосы с моего плеча и нежно целуя шею. И когда он успел мою косу распустить? — Ты такая нежная, такая сладкая…
— Пусти быстро, охальник!
Вырываюсь из его рук, сердито хмурясь. Заглядываю в корзину, выхватываю последний пирожок и впиваюсь в него зубами. Прогулки на свежем воздухе очень способствуют аппетиту, знаете ли!
Что меня с самого начала удивляло в Симеоне — так это то, что он отличный актер. Если присмотреться, то можно понять, что мужчина он весьма разумный, и даже хитрый, только кто ж к нему присматривается? На первый взгляд ведь шут гороховый, веселый, громкий, наглый. Но мне вдруг показалось, что он и сам уж устал от этой роли. Впрочем, жалеть его не получалось. Злиться тоже. Все он верно сказал: я сама поддалась. И что самое ужасное — мне понравилось. А всем известно, что приличная женщина в постели должна быть холодна и сдержанна, а ту, которая получает удовольствие, известно, как называют.
Вот тебе и падение в самую грязь, Матильда. Сколько нового ты о себе узнала на Юге? И самостоятельности тебе захотелось, и признания, и достатка. И доказать кому-то, что ты чего-то стоишь. Дальше-то что? И вправду заведешь себе любовника? Вот будет представление!
Паршивая ты овца в стаде, Матильда, а впрочем — нет. Братья твои тоже не ангелы. Все вместе опозорили род Снежиных. Они — рэволюционэры. Ты — падшая женщина. Куртизанка, если не сказать грубее. Родителям впору от своих детей отречься.