Княжья Русь
Шрифт:
За спиной отрока скалили клыки два кудлатых волкодава.
— Не твоего ума дело! — отрезал Хриси. — Хозяина зови! Видеть его хотим!
— А он тебя, нурман, видеть хочет? — насмешливо поинтересовался отрок.
Хривла схватился за плеть — поучить дерзкого, но Славка тронул его руку — погоди! — и двинул Ворона вперед, чтоб отрок увидел и его.
— Дурня не валяй, — строго произнес Славка. — Я — сотник великого князя Владимира Богуслав Серегеич. Довольно тебе?
— Дык ясное дело! — Отрок улыбнулся Славке широко и радостно. — Варягу батюшка завсегда
— Богуслав! — Ворота только открылись, а с крыльца уже сбегал седоусый воин, хорошо знакомый Богуславу.
— Драй! — воскликнул Славка, спрыгивая наземь. Обнялись, будто старые друзья.
Собственно, Драй был скорее отцовским другом, чем Славкиным. Но знакомы они были давно и хорошо.
— Сынок мой Улад! — Драй кивнул на отрока.
— Хриси, гридень из русов киевских, — представил Славка своего спутника.
— Русов? — уронил крепкую челюсть Драев сынок. — Не серчай, Хриси! — повинился он. — Ты ж с виду — чистый нурман.
— А я и есть нурман! — осклабился Хриси и хлопнул отрока по плечу. — Молодец, глазастый!
— Пожалуйте в дом! — пригласил Драй. — Сынок, распорядись, чтоб челядь на стол накрыла. Хозяйка моя померла позапрошлой зимой, а младшая женка — в тяготи. Последние дни донашивает. Я ее к мамке отправил, а то у нас в граде нынче повитухи надежной нет. Была девка, так ее старшина здешняя, пни старые, лехитам отдали. Будто заморила она кого…
— Что ж не вступился? — спросил Богуслав.
— Так я для них чужой теперь. Жена моя покойная со здешними князьями в родстве была. Детишек у нас не было, а Улад — у меня от первой. Так что для здешних я — не родович, а как есть пришлый. Считай, изгой.
— В нашем доме тебе всегда рады будут, — заверил Славка. — Да и воевода Устах, чай, не чужой тебе человек.
— Устах живой? — обрадовался Драй. — Точно знаешь?
— Когда из Киева уезжал, был живой, — заверил Славка. — Поживей тебя.
Обменялись новостями. Драй покинул Полоцк, женившись второй раз. То есть восемь лет назад. Служил волынскому князю. Теперь — никому.
Посидели до полудня. Поговорили обо всем. Потом Драй послал сына к Толстому Выже: забрать Славкиных спутников и вещи.
— У меня гостевать будете, — заявил он.
Славка не возражал.
Возражали другие.
Вскорости во двор Драя прибежал мальчишка:
— Воевода! У Толстого Выжи лехиты бузят!
Собрались мигом. Славка с Хриси, Драй с двумя верными людьми. Домчали вихрем…
Беда случиться не успела. Но — могла.
Два десятка оружных лехитов (включая уже знакомых Славке саксов) и с полсотни зевак толпились в корчме и во дворе. Внутри, на лестнице, с наложенными на тетивы стрелами стояли бронные киевляне: Антиф и Соколик Меж ними, с мечом, — Улад.
С лехитами было двое местных: богато, по-боярски одетые немолодые мужи. Городская старшина. Один из них пытался уговорить киевлян отдать лехитам колдунью. Мол, расклад явно не в вашу пользу. Стоит ли умирать за чужую девку?
Появление Богуслава, Драя и остальных
— За чужую девку, может, и не стоит, а вот за Правду постоять надо! — решительно заявил Славка. — Тем более что девка не ваша теперь, а моя. И Правда тоже моя. Варяжская. Кому не по нраву, может прогуляться со мной до перекрестка.
Не по нраву оказалось — многим. В первую очередь двадцати шести подданным князя Мешко. И двум старейшинам-волынянам, которые, как поведал Драй, были наиболее горячими сторонниками лехитского князя-герцога. Надо полагать, небескорыстно. А может — по внутреннему убеждению. Однако и сторонников киевского направления в городе оказалось немало. До сих пор Драй (изгой не изгой, а авторитет у него был на Волыни изрядный) к последним не примыкал: как-никак Владимир захватил Полоцк, и от рук его сторонников погибли многие из тех, с кем Драй многие годы делил ратный труд. Но, узнав, что даже Устах теперь в дружине киевской, бывший десница изменил своему нейтралитету. А те волыняне, которые не жаловали лехитов, обрели вождя.
Как только Драй определился, вокруг него тут же образовалась собственная дружина, ядро которой составили те, кто полтора года назад служил под его началом. Пусть таких было не много, десятка полтора, но все они опытные вой, ничуть не уступавшие загостившимся лехитам. Да еще вокруг каждого такого воина в городе собралось по пять-шесть способных к ратному делу родичей.
Словом, вышел Драй со двора сам-третеи и вдруг оказался во главе доброй сотни оружных. И тут же со всей возможной деликатностью предложил Богуславу отказаться от поединка. Мол, теперь и без того сил хватит, чтоб восстановить справедливость.
Но Славка не согласился. По трем причинам.
Первое: никогда он от схватки не уклонялся и впредь не будет. Не хватало еще, чтоб сына воеводы Серегея сочли трусом!
Во-вторых, в победе Славка не сомневался. В Киеве не набралось бы и полусотни воев, способных одолеть его на мечах. Среди этих воев были его брат Артём, нурманский ярл Сигурд, великий князь Владимир, и можно было не сомневаться, что и в Гнездно найдется немало таких, что одолели бы Славку в поединке. Но не здесь.
И, наконец, в-третьих, Богуслав считал, что его победа покажет местным, что удача и сила — на стороне Киева, а не Гнездно. Отец бы это одобрил. Историю о том, как он лет двадцать назад свалил в единоборстве печенежского богатыря, до сих пор пели и в княжьих хоромах, и на городских рынках. Так пусть о Славке тоже что-нибудь споют.
По ту сторону городских ворот собралась немалая толпа.
Славка был прав. Предстоящий поединок мог не только обелить Лучинку (хотя многие в городе считали, что выдали девку неправедно), но и показать, к кому расположены древние волынские боги (местные уже знали, что у Богуслава и у лехитов покровитель один — Христос): к людям князя Мешко или к гридням Владимира.
Славка вышел на дорогу, размял руки, поиграв клинками, ухмыльнулся — лехиты никак не могли выбрать меж собой, кому с ним драться.