Княжья Русь

Мазин Александр Владимирович

Тут Путята вспомнил, что большую часть своей воинской жизни Владимир провел в виках с нурманами и свеями.

— Ну это пускай, — быстро поправился он. — Свардиг — твой сотник. Можно считать, твоя карающая рука. А вот ведомо ли тебе, что главного из посланников боярин Серегей отпустил?

— Точно знаешь? — Владимир нахмурился. — Что боярин Серегей от Правды отошел… Не верю!

— Ему сказали: монах к злодейству не причастен.

— Тогда и наказывать его не за что.

— Как — не за что? — вскинулся Путята. — Он — старший над своими людьми. Старший должен ответить!

— Может, и должен. Да только не забудь — он еще и великого

князя Мешко посол. Дары мне привез. Послов убивать нельзя.

— Еще неизвестно, доедет ли монах до Енездна, — Путята усмехнулся.

— А что с ним случиться может?

— Так боярин Серегей ему в спутники своего сына дал. Богуслава.

— Ну и хорошо. Богуслав его точно в целости доставит. Рогнеду мою вот привез, хотя и непросто было.

— Да уж непросто… — Путята некоторое время колебался, потом все-таки сказал: — Устах этот, воевода полоцкий, которого ты пригрел, — враг твой. Один из людей его сболтнул, будто слыхал, как Устах уговаривал Рогнеду с тобой порвать и от Киева отложиться.

— Эх, Путята, Путята! — Владимир засмеялся. — Думаешь, я такой дурень, что поверил в сказку про разбойников?

— Не поверил? — Путята изумился. — Что ж ты тогда Устаха не казнил?

— А зачем мне его казнить? Все лучшие люди из тех, кто был привержен Роговолту, Устаха старшим почитают. Пока Устах при мне, за Полоцк я спокоен. Уж не знаю, кто его уговорил, Рогнеда или Богуслав, а дело это хорошее. И дружина Устахова лишней не будет. Правильно я тогда Богуслава сваргам не отдал. Доброго воина не лишился и смуты в Киеве избежал. Не отдал бы боярин Серегей сына.

— А не отдал бы, так еще лучше, — хмуро проговорил Путята. — Серегеевыми богатствами ты, княже, враз бы казну поправил.

— Жадность, воевода, умной должна быть, — назидательно произнес Владимир. — Главные богатства боярина не в амбарах его, а в людях. В тех, что на кораблях его ходят и водят его караваны. У боярина Серегея в Царьграде дом — не хуже здешнего. И еще один дом, говорили мне, во Фракии — побольше моего терема. И добра там всякого столько, что всю мою дружину десять лет кормить можно.

— Откуда тебе сие ведомо, княже? — удивился Путята.

— Да уж ведомо, — усмехнулся Владимир. — Не у одного тебя соглядатаи есть. Богатством наш боярин Серегей всех моих бояр со мной вместе превзошел.

— Так это… Взять боярина да и потребовать: пусть делится! — предложил Путята. — Где это видано, чтоб боярин богаче князя был? Десять лет дружину… безбедно…

— Как бы не так! — Владимир хлопнул ладонью по столу. — Не князь дружину, а дружина князя кормить должна! Заруби себе это на носу, воевода! А знаешь, откуда у боярина Серегея этакие богатства? Потому что торгуют его люди на земле ромейской не по Уложению Святославову, а свободно. Есть у него грамота от ромейского императора, в которой приравнян наш боярин лучшим людям ромейским. И пожалован званием особым — протоспафария.

Последнее слово Владимир выговорил старательно и с удовольствием. Вот, мол, какое он дивное словцо знает.

— Немалые владения у боярина на ромейской земле. И виноградники, и сады. А главное — люди ему лично преданные. Вот и подумай, где основные богатства хранятся. А живет он все же здесь, на нашем, киевском, подворье.

— На подворье у боярина тоже всего лежит немало пробурчал Путата.

— И пусть лежит. Боевого коня, воевода, на мясо не режут. А чтоб ты лучше понимал, скажу: историю про Серегеевы богатства я от посланника ромейского услышал. А

знаешь, почему мне посланник всё это рассказал?

Путята пожал плечами. Ромейский посланник был ему еще более неприятен, чем боярин Серегей.

— Потому что хотел ромей меня с боярином Серегеем поссорить. Зависть во мне возбудить. А вышло — наоборот. Потому что, воевода, что для моих врагов плохо, то для меня — хорошо. А ромеи мне — вороги, это и зяблику понятно.

— Почему — вороги? — не согласился Путята. — Мы с ними торгуем выгодно. Шелка, благовония, самоцветы…

— Да, Путята, мало ты в торговле понимаешь, — снисходительно произнес Владимир. — Шелка у ромеев не свои, а из далекой земли желтолицых. Благовония — тоже не свои. Из земли синдов. А самоцветы у булгар-бохмичей — втрое дешевле. Покупают ромеи дешево, нам продают дорого. А боярин Серегей у них барыш отнимает. Как раз вчера зять Серегея, хузарин Ионах, караван привел. С паволоками. Купил их для Серегея у бохмичей итильских и сюда доставил. Опять спросишь, откуда знаю?

— Откуда? — мрачно спросил Путята. Он уже понял, что старался зря: подкопаться под ненавистных варягов-христиан сегодня не получится.

— Да от самого Серегея. Подарок он мне сделал: две сотни саженей полотна.

— Щедро! — подивился Путата.

И впрямь щедро. С таким подарком Путята мог бы всю старшую гридь в шелковые рубахи одеть.

— А все-таки неспроста он Богуслава в провожатые монаху дал, — вернулся на свое поле Путята. — Лехиты с Богуславом судились. Уверен: купца того лехиты убили за то, что против них видаком был. А уж родичей Свардига — с ним заодно. Не довезет монаха до лехитских земель Богуслав.

— Коли так думаешь, то давай заклад. Я — две гривны, что монах доедет благополучно. Ты — одну, что Богуслав в его по пути прикончит. Принимаешь?

— Негоже воеводе с князем своим спорить, — уклонился Путята. — Пойду я. Торки ныне коней пригнали: надо бы поглядеть.

— Погляди, — отпустил его Владимир. Проводил взглядом широкую спину и усмехнулся. Это хорошо, что воеводы меж собой не ладят. Тем крепче будет их верность ему, Владимиру.

Великий князь улыбнулся своим мыслям — и задумался. Дума же его была проста: не поехать ли в Берестово, куда Сигурд привел двух девок, которых привели даны, девки были из земли англов. Таких великий князь не пробовал с тех пор, как еще совсем молодым ходил в свой первый вик с Дагмаром.

Тогда они славно потрудились: обчистили большой дом христианского бога и перепортили полсотни девок, которые назывались божьими невестами.

Кабы кто так обошелся с невестой самого Владимира, он бы обидчику кишки через глотку вытащил. А этот бог всего лишь наслал шторм на обратном пути.

Но Дагмар по приметам угадал его приближение (а может, Один подсказал) и увел корабли к берегу. В славную бухту, где викинги еще и поживились в имении местного тана.

С тех пор Владимир перестал верить в силу бога, которому кланялась мать его отца. И не ошибся. Старые боги оказались сильнее. А сильнее всех — славный варяжский бог Перун. Он, Перун, в отличие от Полянского Сварога совсем не ревнив. Ему все равно, кому в мирной жизни мажет губы воин. Вот почему не станет Владимир искоренять христиан. И не станет утеснять боярина Серегея. Крест — это слабость. Да и то сказать: поклоняться вещи, которой вороги убили твоего бога… До такого додуматься… Это как если бы он, Владимир, просил о помощи не пращуров, а печенежскую саблю, которой убили отца…