Княжья воля
Шрифт:
Государь, из груди которого словно воздух выкачали, опустошенно молчал, не глядя на брата. На него жалко было смотреть, и Андрей Большой отвернулся…
Но государь всё же взял себя в руки, меньше всего думая о судьбе брата, а больше о судьбе престола. Сердце его клокотало от ненависти к Софье. Больше всего убивало государя, что о Софьином подлоге знал брат его жены Марии, враг его Михаил Тверской. Знал, пошел в изгнание, но не ударил словом изгнавшего его государя – пощадил. И пощада тверского князя, и пощада младшего брата Андрея унижала Ивана Великого. Ударяла прямо в незащищенное сердце, убивала такая очень унизительная пощада…
Неожиданно для Андрей Большой государь встал, сказал, что его
Князь Андрей Большой подумал: «Вот и всё… Радушие исчерпано… Обед завершен… Высокая честь оказана…»
Андрей Большой уже догадывался, что его углических бояр, пришедших с ним во дворец, взяли под стражу. Подумал: «Когда же меня возьмут?», видя, как к нему приближается князь Семён Ряполовский с несколькими вельможами.
Действительно, к Андрею Большому как-то неуверенно подошел хорошо знавший его Ряполовский с несколькими боярами и весь в слезах в сердцах сказал, как своему лучшему другу:
– Государь, князь Андрей Васильевич! Пойман ты Богом, да государем Великим князем Иваном Васильевичем всея Руси, братом твоим старшим.
Усмехнулся про себя Андрей: «Хоть на такое дело брат послал не какого-нибудь замухрышку. Радуйся, князь Можайский и Углический, твой арест осуществил один из самых видных на Руси приближенных государя, глава думы, получивший одним из первых, если не первым на Руси, титул «князь-слуга» Семен Ряполовский».
Андрей Большой старался держаться мужественно, не стал суетно звать брата-государя и объясняться, только горько вымолвил:
– Волен Бог, да государь брат мой старший; а Всевышний рассудит нас в том, что лишаюсь свободы безвинно…
Андрея Большого свели на Казенный двор, оковали цепями и приставили к нему многочисленную стражу из князей и бояр. Вскоре были брошены в переяславскую тюрьму и сыновья Андрея Большого, Иван и Дмитрий, правда, дочерей не тронули. Удел их несчастного родителя перешел к великому княжению. Андрей Большой будет уморен в тюрьме через два года, сыновей, правда, по смерти отца государь выпустит в 1494 году.
В одной старинной русской летописи сохранены слова государя митрополиту Зосиме, когда тот по просьбе боярской думы стал печалиться о заключении князя Андрея Большого и его невинных сыновей. Иван Великий сказал то, что у него давно наболело на душе: «Жаль мне очень брата, но освободить я его не могу, потому что не раз замышлял он на меня зло, потом каялся, а потом опять начал зло замышлять и людей моих к себе притягивать. Это бы еще ничего, но когда я умру, то он будет искать Великого княжения подо внуком моим, и если сам не добудет, то смутит детей моих, и станут они воевать друг с другом, а татары будут Русскую землю губить, жечь и пленять и дань опять наложат и кровь христианская будет литься, как прежде, и весь мой труд останется напрасным, и все будут рабами татар».
Горьки слова «и весь мой труд останется напрасным» 51-летнего государя, познавшего фунт лиха во время ослепления своего отца, Василия Темного, во время собственного пленения в малолетстве со своим братом Юрием, претендентом на престол Шемякой, освобождения благодаря трудам епископа Рязанского Ионы, помолвки в семь лет с Марией под давлением её отца Бориса Тверского, супруга княгини Анастасии Можайской.
Горьки слова – «когда я умру, то он будет искать Великого княжения подо внуком моим, и если сам не добудет, то смутит детей моих» – старого государя, познавшего в своей длинной нелёгкой жизни череду измен и предательств близких ему людей. Очевидно, что сразу после времени ареста брата Андрея Большого 8-летний Дмитрий-внук стоит у Ивана Великого на первом месте в династической иерархии. Его государь мыслил сделать своим соправителем
После государева унижения откровениями Андрея Большого для Ивана Великого уже в первой половине 1490-х годов важнейший династический вопрос: «Кому наследовать престол – внуку Дмитрию или сыну Василию?» однозначно решался в пользу Дмитрия внука на радость Елены Волошанки и на горе Софьи Палеолог…
Но, если бы Иван Великий захотел бы сосредоточить государево внимание на старинных русских лествичных обычаях, если бы он справился с киевскими, владимирскими и московскими летописями, то практически везде нашел одно и то же. Что всегда внук должен быть отстранен от старшинства, потому что отец его умер прежде своего отца, потому что внук не являлся уже старшим в княжеском роде. Следовательно, после смерти своего сына-соправителя Ивана Младого, его сын Дмитрий уже не был братом своему дяде Василию, но только племянником, или «сыном», несмотря на пятилетнюю разницу в возрасте.
Но, государь, негодуя на жену «корыстную римлянку» Софью, после откровений брошенного в темницу брата Андрея Большого пытался найти и другие логические объяснения своего предпочтительного выбора в пользу возведения на престол Дмитрия-внука в обход Василия Софьиного. Прежде всего, с одной стороны таким выбором сохранялись прежние политические выгоды военного союза против короля Казимира вместе с дедом Дмитрия-внука, господарем Стефаном, а также с ханом Менгли-Гиреем. С другой стороны, обожаемый государем отец Дмитрия-внука, Иван Младой был при жизни отца уже великим князем, соправителем, равным государю, следовательно, старшим в роде. Потому даже по прежним лествичным правилам скоропостижная смерть обожаемого в Москве Ивана Младого, по разумению старого государя, не лишала его сына Дмитрия права на старшинство в великокняжеском роде.
К тому же государю, когда ему открыл глаза родной брат, такой же претендент на престол, на недостойное поведение супруги Софье, представлявшей всю византийскую династическую ветвь, не было нужды дотошно следовать старым родовым счетам. И при этом отдавать должный пиетет коварным византийским традициям, цепляться за большую знатность Палеологов по сравнению со знатностью господаря Стефана Молдавского. Со времён московских предков, многие великие князья шли наперекор изжившей себя лествице старинной, отдавая преимущество племяннику над дядей. Вот и Иван великий, верный новым московским преданиям и традициям в начале 1490-х годов готов был отдать, нет, просто и прямо отдавал преимущество племянника Дмитрия над дядей Василием, своим сыном от Софьи, нечистоплотностью которой он был уязвлен…
Но в 1491 году, за считанные месяца до «конца света» в последних временах, когда Дмитрию-внуку не было ещё и восьми лет, а Василию-Гавриилу было всего тринадцать лет, больше всего следовало опасаться непутевых родных братьев, Андрея Большого и Бориса, особенно первого. Государь, действительно, при малолетних Дмитрии и Василии, больше всего боялся «неисправления» и измены претендента на престол брата Андрея Большого в 1491 году, как раньше удельного князя Ивана Можайского. Он боялся замыслов Андреевых после своей смерти, проницательно предвидя, что тот сам может взойти на престол. Что с его заговорами и переманкой государевых людей с его ведома могут случиться страшные разрушительные усобицы между Дмитрием-внуком и сыном Василием, когда Андрей Большой сможет играть на чувствах тщеславных матерей-царевен Софьи и Елены, используя ту же историю с «тверским приданым» – узорочьем покойной Марии Тверской – в своих корыстных интересах…