Князья Преисподней
Шрифт:
А теперь они напрягали слух, не зная, в самом ли деле в зарослях внизу по склону слышалось какое-то шевеление, или же донесшиеся до них звуки были порождены порывами ледяного ветра.
— До вершины гребня еще далеко, Джеймс? — прошептал Карлебах. — Там тропа отходит от ручья.
— Они держатся рядом с водой? — спросил в ответ Эшер. — Или могут передвигаться и по сухой земле, если понадобится?
— Этого я не знаю. Мне не часто приходилось встречать их. Матьяш…
Его голос задрожал, и Карлебах замолк, не в силах говорить о своем последнем ученике, чей уход, как подозревал Эшер,
— Тьфу! Господи! — Барклей закашлялся. Ветер переменил направление и на мгновение в воздухе повисла густая вонь гниющей плоти, завернутой в грязное тряпье. — Где эти чертовы бандиты прячутся?
— В шахте, дурень, — буркнул Уиллард. — Ты их что, там не почуял?
Барклей подошел к краю тропы и крикнул:
— Эй! Узкоглазые! У нас ничего нет, слышите? Мэй цянь! Ни гроша, поняли? Как по-китайски сказать «с нас нечего взять», а, профессор?
Ветер рвал на клочки вырывающийся с дыханием пар и уносил их прочь. Эшер подумал, что все его старания скрыть знание китайского пошли прахом.
— Заткнись уже, — прошептал Гиббс. — Смотри, там, над тропой. Видишь?
— Где-то в сотне ярдов отсюда есть валуны, — тихо сказал Эшер. Последний час он внимательно отмечал любое укрытие или удобное для обороны место. — Если мы отойдем туда…
— Поздно, — Уиллард указал куда-то в темноту. Звезды почти не давали света, и все же Эшеру показалось, что позади них на тропе блеснули чьи-то глаза. — Что за…
— Держитесь на открытом пространстве! — скомандовал Эшер, и пятеро мужчин встали спина к спине, выставив перед собой копья.
Ведущий к воде склон внезапно наполнился треском ломающихся под ногами веток.
— Сколько там этих дьяволов? — начал было Гиббс, и в то же мгновение на тропу выпрыгнули темные фигуры.
Эшер ткнул перед собой копьем, чувствуя, как наконечник входит во что-то мягкое; раздавшийся вопль напоминал крик раненого верблюда. От вони к горлу подкатывала тошнота. Рядом ругался Уиллард. Эшер закричал в подступающую тьму:
— На ши шэй? Ни яо шэ мо? — но он сомневался, что получит ответ; насаженная на копье тварь все еще дергалась, пытаясь дотянуться до него. Внезапно она рванулась вперед, и Эшер почувствовал, как по лицу мазнули загнутые крючкообразные ногти.
Новые вопли. Барклей охнул:
— Что за…
До Эшера донесся звук удара, будто что-то мягкое (тело?) стукнулось о камень.
Темнота вокруг них словно бурлила, выпуская из себя все новых и новых тварей. Господи Иисусе, да сколько же их? Затем откуда-то снизу послышался звук винтовочного выстрела, пронзенная копьем тварь снова бросилась на него, словно до стрельбы ей и дела не было, и Эшер едва удержал бамбуковое древко, готовое вырваться из рук.
Он видел лицо твари — лицо яогуай, ошибки быть не могло: смятые черты, смутно проступающие в темноте, оскалившийся клыками рот, блестящие глаза.
Еще один выстрел, потом раздался топот бегущих ног, вопли Иных — яогуай, и ночь прорезал проблеск, который здесь и сейчас казался невозможным — так блестит лезвие меча. Мгновением позже
Человек издал японский боевой клич, и эти рявкающие звуки убедили Эшера, что он действительно видел меч.
Яогуай дернулся, там, где только что было его лицо — бледное, безволосое, похожее на собачью морду, — теперь осталась только ночь. Эшер почуял запах крови, хлещущей из перерубленной шеи. Перед глазами мелькнула фигура в белом мундире, забрызганном кровью, снова блеснул меч, а вслед за ним — линзы очков. Полковник граф Мицуками. Вот кто следил за ними все это время.
Слишком темно для стрельбы — можно попасть в одного из своих.
Эшер выдернул копье из осевшего тела и с силой вогнал в ближайший темный сгорбленный силуэт, удерживая тварь на месте, пока японец не обезглавил ее. В Южной Африке ему приходилось видеть, как артиллерийский огонь рвет людей на части, а однажды и самому довелось разделывать топором труп убитого им же человека, чтобы затем избавиться от тела — так потребовала служба, что вроде бы должно было примирить его с происходящим, которое потом долгие годы возвращалось к нему в кошмарах. Но древнее искусство убийства холодной сталью было одновременно пугающим и завораживающим.
Он услышал крики яогуай и шелест листвы вниз по склону. Что ж, чувство самосохранения им не чуждо…
— Эй, поосторожней со своим ножиком! — раздался задыхающийся голос Гиббса.
— Лопни мои глаза, это ж чертов микадо! — выдавил Барклей.
Эшер шагнул вперед, споткнулся обо что-то мягкое, поддавшееся под его ногой, и тут же скрюченные пальцы Карлебаха схватили его за локоть:
— С вами все в порядке, Джейми? Вы не ранены?
— Не ранен. А вы все? Есть раненые?
— Что это было? — требовательно вопросил Уиллард.
Две смутно белеющие фигуры с поклоном выступили из темноты:
— Эсу-сенсей…
Эшер поклонился в ответ:
— Мицуками-сан? Вы не ранены? Тысячи благодарностей…
— Что это за создания? — этот властный низкий голос он хорошо помнил еще по Шаньдунскому полуострову.
За спиной невысокого японца виднелся его телохранитель — широкоплечий молодой человек лет двадцати с небольшим; одной рукой он зажимал рану на боку, кровавое пятно расползалось под пальцами, пачкая светлую ткань мундира.
— Если не возражаете, поговорим об этом на ходу, Мицуками-сан. Они могут вернуться. Ваш человек может идти?
Мицуками спросил что-то на японском, телохранитель расправил плечи и ответил на том же языке. Скорее всего, сказал, что рана — не более чем царапина…
— Господин полковник Мицуками, позвольте представить вам ребе Соломона Карлебаха из Праги.
Последовал еще один обмен поклонами, после которого они наконец двинулись в путь. Темнота в теснине сгустилась до такой степени, что Эшер едва смог различить темный проем в том месте, где тропа сворачивала вправо и начинала подъем к перевалу. Ветер теперь дул с севера, неся с собой холод, в нем безошибочно различался шепот приближающейся пыльной бури. «Господи, — устало подумал он, — только не сейчас. Потом, когда мы доберемся до города».