Князья Преисподней
Шрифт:
Исидро взял его за руку и вложил в ладонь цеп, который Эшер спрятал в карман пальто.
— Вашему рикше можно доверять? — он вручил Эшеру выроненный во время драки нож, затем вывел его в хутун, откуда лишь несколько футов оставалось до фонарей и шума Синьчжуши. — Он затаился в конце тупика. Или вы предпочтете нанять другого?
— Найму другого, — Эшер сам поразился тому, как спокойно прозвучал его голос. — Вряд ли я сумею добраться до переулка Чжулун самостоятельно, а наш приятель, — он кивнул в сторону тупика, — может навести на меня банду, на которую он работает.
— Вот, возьмите, — Исидро остановился в нескольких ярдах от проспекта,
— Зачем вам в переулок Чжулун? — Исидро перебросил снятые вещи через согнутую в локте руку. — И позволено ли мне будет спросить, что такое этот «чжулун»?
— Существо, якобы обитающее под некоторыми из пекинских мостов, — судя по тому, как на нем сидело ципао, расставшийся со стеганой одеждой покойник был ростом почти с Эшера, к тому же довольно плотным для китайца. — В том переулке я рассчитываю найти человека, который предоставит мне безопасное убежище и скажет, какая из банд и почему открыла на меня охоту. Наверное, следили за мной весь вечер, от самого дома Мицуками.
Он снова проверил карманы и убрал нож в ботинок.
— Возможно, их привлекли мои расспросы о местах, куда может направиться любитель необычных удовольствий, или же…
Исидро резко повернул голову — движение настолько для него нехарактерное, что Эшер невольно подумал: «Не только за мною следят…».
— Что такое?
— Ничего, — но желтые глаза вампира смотрели куда-то в сторону, выдавая обман, и Эшеру пришло в голову, что его спутник не стал пить кровь убитого им человека.
Не осмелился.
Он положил ладонь на пиджак и пальто, ощущая под слоями ткани костлявую руку.
— Могу ли я попросить вас испачкать эту одежду в крови, а затем избавиться от нее таким образом, чтобы все, кто захочет меня найти — Хобарт, Мицуками, немцы, австрийцы, словом, кто угодно, — решили, что я расстался с этим миром? Ничто так не обескураживает преследователей, как доказательство гибели их жертвы.
В глазах вампира промелькнула усмешка:
— Две души связаны общей мыслью.
— И не могли бы вы сообщить Лидии, что со мной все в порядке? Скажите ей, чтобы она никому — ни Элен, ни профессору Карлебаху, никому — не говорила об этом. Глядя на нее, все — в том числе и те, кто поджидает меня, — должны поверить, что я мертв.
— Я скажу ей. Вы не доверяете милейшему профессору? — изменением тональности он выразил то, что другой человек показал бы приподнятой бровью или наклоненной головой.
— Я не доверяю его актерским способностям.
Они вышли на Синьчжуши, и Эшер вскинул руку, подзывая рикшу.
— Мне не хочется его обманывать, — добавил он. — Ни его, ни Элен. Я знаю, они будут горевать по мне. Но Хобарт не попытался бы убить меня. Здесь замешан кто-то еще… что-то еще. Мне начинает казаться, что кому-то не нравится мой интерес к шахтам Шилю.
— Я запомню ваши слова.
Эшер запрыгнул в возок, и вампир отступил на шаг назад:
— Смею надеяться, что чувство меры не откажет вам и вы не попросите меня оберегать профессора Карлебаха от покушений со стороны этих убийц.
Эшер
— Нет, дон Симон, я бы не решился обеспокоить вас такой просьбой. Я лишь прошу вас предостеречь их. И присмотреть за Лидией.
«Что за безумная идея — просить об этом вампира, — подумал Эшер, когда его возчик взялся за оглобли. — Существо, которое вот уже триста пятьдесят лет живет только потому, что убивает людей…».
Но когда Исидро склонил голову и пробормотал: «Это полностью согласуется с моими намерениями», Эшер ни на мгновение не усомнился, в том, что под охраной вампира и его жена, и кроха-дочь будут в полной безопасности.
Рикша тронулся с места. Эшер оглянулся, но Исидро уже исчез, словно его никогда и не было.
Не удивительно, что Карлебах ему не доверяет.
Лидии было десять лет, когда ее мать умерла после продолжительной болезни. Ее тогда отправили пожить к тетушке Фэйт, которая из пяти сестер была ближе всех к ее матери по возрасту и характеру, и всеми силами «оберегали» от знания о болезни, пожиравшей тело матери. В конце концов приторная ложь, вежливые иносказания и попытки отвлечь ее мысли от «неприятных вещей» (они что, в самом деле верят, что пантомима заставит меня не думать о том, что ПРОИСХОДИТ с мамой?) довели ее почти до отчаяния, и однажды рано утром Лидия выскользнула из детской и прошла две мили до отцовского особняка на Рассел-сквер, где обнаружила, что дом заперт и родителей там нет.
Тогда она вовремя вернулась домой и успела порвать оставленную записку до того, как ее обнаружила няня, которая придерживалась весьма строгих взглядов на поведение, приличествующее маленьким девочкам. Но теперь, лежа в чужой холодной кровати в пекинской гостинице, Лидия во сне каким-то образом перенеслась в особняк с закрытыми ставнями и снова шла по его полутемным комнатам, как всегда бывало в снах, которые преследовали ее с того самого дня. Вот гостиная с модными золочеными обоями и безделушками в японском стиле — сохранился даже запах сухих духов. Спальня ее матери, подушки на псевдомавританской кровати — последний крик моды в тот год, — сложенные аккуратной ало-синей горкой, словно мать никогда не опиралась на них. Безмолвие, в котором ее собственные робкие шаги по коврам отдаются мелодичным шуршанием.
Иногда ей снилось, что в доме никого нет, кроме нее. Иногда она знала, что родители где-то рядом, но никак не могла их найти.
Сегодня в ее сне был кто-то еще.
Кто-то незнакомый. Пугающий, древний и холодный, как межзвездная тьма. Кто-то, кого она не может видеть, кто вслушивается в ее дыхание и вдыхает запах крови в ее венах.
Этот кто-то знал ее имя.
Испугавшись, Лидия решила вернуться на первый этаж — во сне она взломала замок на кухонной двери, хотя на самом деле научилась вскрывать замки только в пятнадцать лет, после знакомства с Джейми…Но комнаты вокруг нее продолжали меняться. Она прошла через скромную спальню, которую в первый год обучения в Швейцарии, в закрытом пансионе мадам Шаппеделен, делила с неприятной немкой — как там ее звали? Гретхен? Гретель? Откуда здесь пансионатская комната?.. За окном в лунном свете серебрилось озеро Комо… За дверью вместо коридора обнаружился храм Вечной гармонии с его длинным рядом статуй, конец которого терялся где-то в сумраке. Князья преисподней. Вот только некоторые из них вовсе не были статуями, они следили за ней, поводя кошачьими глазами, в которых отражался свет одинокой свечи.